Лада Лузина - Каменная гостья
— Тогда ты его точно погубишь, — сказала Дображанская.
— Спасибо за помощь! — в истерике гыркнула Чуб. — Нужно же что-то делать! — Ее помертвевшее лицо ожило, по нему заструились слезы. — Она затянула его…
— Затянула, — сказала Катя. — Как Мавка в трясину из бетона. Быть может, нам стоит вернуться к этой версии? И кстати, — показала она на экран i-Pad, — тут написано, что мюзикл по «Лесной песне» собираются ставить на Бродвее.
— Дашенька, — Маша моляще сложила руки и обратила мольбу к Чуб. — Это трудно, почти невозможно, но ты должна успокоиться. Мы должны снова проанализировать все… Катя права: мы что-то упустили из виду.
Вместо ответа Даша сползла на пол по стене, закрыла голову руками. Катя опять принялась стучать по клавишам, разыскивая что-то в сети.
— С чего все началось? — продолжая коситься на Чуб, начала анализ Маша. — Ко мне обратился дом. Этот дом, он попросил о любви. И назвал мне квартиру, где жил Руслан.
— Мы это знаем, — обреченно откликнулась Даша из-под своих рук.
— Но теперь мы знаем еще кое-что… Каменная дева, Мавка, Кариатида — не знаю, как ее называть, — Маша и сама поняла, что «барельеф» звучит как-то уж слишком безобидно-бесполо.
— Называй ее Карой, — предложила Катя.
— Кара и есть этот дом. Душа дома. Его дух и владелица. И это она попросила меня о любви…
— О любви? — открыла лицо Даша.
— Как и Мавка, она любит его, — догадалась Маша. — Она тоже любит Руслана!
— Но она убивает его! — крикнула Чуб.
— Она любит его так сильно, что не хочет отдавать. Хочет оставить его себе любой ценой. Потому она поцеловала его…
— «Она поцелует его. А он умрет», — так говорили те голоса, — напомнила Катя.
«Голоса… Гиппократ и Авиценна. Но при чем тут они?» — сбилась с ровной тропы Ковалева.
— У-умрет. Он умрет… — опять заплакала Чуб, опуская лицо в ладони.
— Они говорили, что он погибнет на праздник, — Маша заговорила быстрей, пытаясь заговорить Дашину боль. — Видимо, это будет сегодня. Сегодня ведь Старый Новый год. Время, когда так же, как и на Рождество, все оживает: деревья, души покойных и даже дома. Она ожила на Рождество и окаменеет опять сегодня ночью.
— О мать моя! — постигла Даша. — Если она не вернет его нам, Руслан окаменеет там, в стене, вместе с ней! До Нового года осталось всего ничего…
— Нет. Еще много времени, — оспорила Маша. — Просто темнеет рано. До полуночи еще целых семь часов. И мы знаем, что тут, — Маша положила руку на стену, — живая душа. Возможно, когда-то Кара была убита артельщиками. Но она не мстит. Она просто любит Руслана, как Мавка — Лукаша. Она — не навка. Она, как и Лесина Мавка из «Лесной песни», не плохая. Она…
— Хорошая?! — зашлась Даша, ударив кулаком по стене. — Это, по-твоему, хорошая?!
— Пойми главное: она сама обратилась ко мне за помощью. Если бы не она, нас бы не было здесь. Помню, в школе, когда я писала сочинение о Лесе и Мавке, я написала, что фабулы «Лесной песни» и «Русалочки» Андерсена полностью совпадают…
— Ясно, русалочку ты тоже любила и хотела спасти, — горько сказала Чуб.
— И Мавка, и Русалочка не имеют души. Обе влюбляются в реальных мужчин. Обе гибнут от несчастной любви и измены любимого. Но обе обретают бессмертную душу и вечную жизнь.
— «Я буду вічно жити! Я в серці маю те, що не вмирає», — после недолгих поисков Катя нашла в интернете сайт Леси Украинки «Энциклопедия жизни и творчества».
— Но кое-чем они все же отличаются, — продолжила Маша и быстро взволнованно вдохнула воздух, почуяв, что нащупала первую разгадку. — Русалочке нужны были ноги! А чтоб получить их, была нужна колдунья!
— Но у Кары есть ноги, — заметила Катя.
— У нее нет спины! Потому она и попросила меня… — Маша прикрыла округлившийся рот ладошкой, расширила глаза. — Я ведь знаю ответ на загадку Сфинкса. «Кто ходит утром на четырех ногах, днем — на двух, а вечером — на трех?» Человек! В детстве он ползает, в зрелости ходит нормально, а в старости — с клюкой… Но дело не в этом. А в том, что ответ: человек! Как и Русалочка, как и Мавка, Кара хочет стать человеком! И если мы дадим ей то, что она хочет, возможно, она освободит его.
— То, что она хочет, это спина… и мой Руслан? — вскочила Чуб. — Ты в своем уме? Я люблю его!
— Любишь настолько, что готова отдать за свою любовь жизнь? Его жизнь? — презрительно подняла брови Катя.
— Так же, как и она. Я ничем не хуже ее! — указала Даша на стену.
— Но и не лучше, — парировала Дображанская.
— Руслан любит не ее, а меня. Слышишь, он любит меня, — Чуб выхватила из кармана бумажку, на которой была наскоро нашкрябана посвященная ей песня.
А Маша снова услышала голос, голоса, они переговаривались там, за окном. Не тратя ни секунды, младшая из Киевиц стремглав понеслась к двери, схватила шубу, помчалась на улицу.
Проводив ее взглядом, Чуб хмуро сунула текст песни Кате под нос и замерла каменной статуей удивления. На экране Катиного телефона запечатлелся черно-белый фотопортрет знакомой ей барышни. Но, как ни странно, в первый миг Даша узнала не барышню, а ее бантик. Девушку она помнила улыбающейся, находчивой, веселой и ловкой — тут же она была грустной, с печальными уголками рта. В те годы редко снимались в фотоателье улыбающимися. И эта унылая, постная физиономия страшно не шла ей — делала и саму ее унылой, блеклой и квелой. А вот большой белый бантик на блузке с рукавами-фонариками остался таким же кокетливым.
— Кто это?
— Леся Украинка. В юности, — сказала Катя.
— Не может быть. Она же…
Она, Леся, и сама считала себя некрасивой, и все считали ее такой, но вот дивно, там, в Прошлом, она была хороша нежной, светло-пастельной красотой пухлощекого ангела. Памятник времен социализма-реализма, канонизировавший женщину с веслом, не передавал ее тонкой и хрупкой стати. Фотографии лгали, и потомки охотно принимали эту ложь. Или они просто не могли уложить в голове, что хорошенькая пухлощекая девушка может быть гением?
А после: болезнь обглодала ее щеки, обглодала губы, сделав их суровыми, тонкими, щеки запавшими…
— Так это была она? — сказала Даша. — Демон показал мне ее?
— А что он еще показал тебе? — спросила Катя.
— Что Город любил ее. А она не замечала…
— Возможно, — сказала Катя и кивнула на сайт. — Тут написано, что она не особенно жаловала Киев. Всегда приезжала сюда ненадолго. Большей частью она жила в теплых краях: в Крыму, в Грузии, Египте. Только так — теплыми странами — лечили тогда туберкулез. А Авиценны и Гиппократа тут не было.
— Авиценны и Гиппократа?
