Лада Лузина - Каменная гостья
— Я лишь сказал, что не так уж важно, дойдешь ли ты до предмета любви, — возразил Демон. — Важно — каким ты придешь. Не смею задерживать вас.
* * *Катино вольво замерло в пробке на перекрестке двух улиц — Саксаганского и Коминтерна, — и только поэтому Машин обеспокоенный взор, нервно ощупывающий пространство в надежде как можно быстрей сдвинуться с места, заметил очередную сову, а рядом с ней и еще одну.
— И здесь совы, — сказала Ковалева. — Символы мудрости и колдовства…
— Как и змеи, — примолвила Катя. — Потому на киевских домах так много сов и змей. Ты не замечала раньше?
— Я знаю этот дом… — вскинулась студентка-историчка и вмиг всем сердцем поверила, что Город задержал их на перекрестке совсем не случайно. — Это дом Марцинчика. До революции их семейству принадлежала известнейшая аптека на Крещатике.
— Фармацевтический бизнес всегда был одним из самых доходных, — со знанием дела сказала Катя, покосившись на роскошнейший аптекарский дом, больше похожий на древнегреческий храм: с десятком белых коринфских колонн, россыпью барельефов и двумя классическими мужскими бюстами над центральным входом.
— А это отцы медицины, — сказала Маша, — Гиппократ и Авиценна. Про них ходило много легенд. Будто бы еще до нашей эры греческий врач Гиппократ научился лечить чуму, а Авиценна изобрел эликсир бессмертия…
«Мужчина, говоривший на греческом. И второй — говоривший на персидском, — взорвалось в мозгу. — А вот и сова! Две совы».
Две совы над классическим фронтоном с ионическим узором сторожили поместившийся на крыше громадный телеэкран, демонстрировавший в данный момент рекламу какого-то банка.
— А раньше на крыше стояла статуя, — сказала Маша. — Я читала, что это была статуя античной богини…
— Афины, — уверенно сказала Катя. — Покровительницы медицины.
В тот же миг пробка рассеялась, машины сзади возмущенно загудели, недовольные медлительностью Катиной машины, — теперь Город словно подгонял их, заставлял торопиться, спешить. Их вольво понадобилась лишь минута, чтобы достичь дома № 99, сросшегося левой стеной с двухэтажным музеем Леси Украинки.
И едва Киевицы выскочили на тротуар, прямо пред ними из воздуха образовалась Землепотрясная Даша.
* * *Демон пальцами, барельеф со стариком, ребенком и мужчиной исчез, видимо разрушенный временем, исчез и сам Демон… Зато, откуда ни возьмись, возле дома оказались Катя и Маша.
— Ты откуда взялась? — спросила Дображанская.
— Из Прошлого…
— Ты предупредила Руслана?
— Нет. Забыла…
— Мара — жива!
— А-а-а-а-а!.. — послышался ужасающий крик сверху.
И Чуб сразу уразумела, что он несется из разбитых окон Руслана.
— А-а-а-а! — с криком ринулась в новый бой она.
Трое ворвались в подъезд. Маша заметила, что стены его холла украшены золотыми барельефами с античными сценками, но рассмотреть ей их снова не удалось. Еще ни разу студентке не довелось войти в этот дом — только вбежать. Стены, выкрашенные бледно-желтой масляной краской, хранили остатки лепнины с классическим греческим узором из стилизованных волн. Они мчались по лестнице на пятый этаж. Даша толкнула податливую Русланову дверь, благословляя его дурную привычку вечно забывать запирать ее.
— Где ты? Что с тобой? — влетела в квартиру она.
Руслан молча, с заторможенным видом стоял посреди комнаты.
— Что случилось? Почему ты кричал? — бросилась к нему Даша.
— Не знаю. Я вдруг почувствовал… — он замолчал и недовольно посмотрел на стоящую за спиной Чуб как конвой «шальную подругу» Машу и непонятную красавицу Катю, которую Землепотрясная даже не сочла нужным представить. — А что ты делаешь здесь? Почему вы тут?
— Я тебе все объясню, обещаю… Только не здесь. Давай уйдем сейчас… прямо сейчас, — сказала Даша.
— Хорошо, — охотно согласился он. — Я только возьму вещи.
Руслан сделал странно неуверенный шаг к стулу, на котором стояла его зеленая дорожная сумка с рекламной надписью на боку. Промедлив секунду, снял со стены небольшой, исписанный пометками перекидной календарь, быстро швырнул в сумку.
Раздался треск…
Старые, стертые, оставшиеся еще с советских времен обои с сиренево-охровыми цветами разорвались — высокая стена вдруг прогнулась, подалась к Руслану. С быстротою двух молний две сильные руки вырвались из стены, обхватили его, развернули к себе. Как из ровной глади вод, из вертикальной поверхности выросли обнаженный торс и прекрасное женское лицо.
Губы каменной Девы вошли в Руслана, руки властно обвились вокруг него — и в ту же секунду со звуком рвущейся бумаги и бетонным чавканьем стена жадно всосала его в себя, словно в каменное болото.
* * *Час спустя стемнело уже окончательно. Стемнело снаружи и внутри — в душах трех Киевиц, находящихся в холодной, прошитой сквозняками квартире Руслана.
Все это время Маша двигалась вдоль стен: то гладила их, то стучала, то прикладывала ухо и две чуткие ладони, в надежде услышать от дома хоть звук.
Пережив первый приступ кричащего, крушащего вещи отчаяния, Даша сидела согнувшись, наклонив голову к самому полу, в мучительном, окаменелом горе. Катерина изучала свой i-Pad.
— Дом не слышит меня, — сказала Маша. — Не слушает, не говорит со мной. Не реагирует даже на угрозы…
— Дом был построен в 1910 году, — зачла информацию Катя. — Помимо двух каменных дев, на его фасаде было аллегорическое изображение загадки Сфинкса. «Кто ходит утром на четырех ногах, днем — на двух, а вечером — на трех». Изображение Сфинкса было на шлеме Афины… И кстати, — перескочила Катя в другое окно. — Ифигения или, точней, Ифимеда была изначально лишь одним из эпитетов Артемиды. А по одной из версий, тавры и скифы почитали как богиню саму Великую жрицу Ифигению…
— Да при чем тут во-още Ифигения?! — не выдержав, взвизгнула Даша.
— Сама не понимаю, — признала Катя. — Но к ней почему-то сводится все.
— Все, — повторила Чуб. — Поздно… Его уже нет в живых. Его замуровали в стене. Он давно задохнулся. Он умер.
— Нет, — отозвалась Маша. — Он еще жив. Я чувствую. Там, за стеною, нет смерти.
— Там, за стеной, эта тварь!!! — рычаще выкрикнула Землепотрясная Даша. И вдруг, не выдержав, снова вскочила с места, принялась колошматить ногами и руками по противоположной стене. — Отдай мне его, слышишь?! Отдай немедленно. Иначе я снесу твой дом нахрен!.. Срою! Взорву! Не я, так Катя…
— Тогда ты его точно погубишь, — сказала Дображанская.
— Спасибо за помощь! — в истерике гыркнула Чуб. — Нужно же что-то делать! — Ее помертвевшее лицо ожило, по нему заструились слезы. — Она затянула его…
