Роберт Говард - МОЛЧАНИЕ ИДОЛА. Сага заброшенных храмов
Господи, если бы кто-нибудь мог посмотреть на эту темную крышу, где два гибких, точно леопарды, наркомана пытались разорвать друг друга на куски! Какое потрясающее зрелище открылось бы его глазам!
Помню, как треснула и сломалась его рука, точно гнилой сук, и как кривая сабля выпала из обессилевших пальцев. Теперь, когда сломанная рука стала ему только помехой, конец был предопределен, а мне еще один небывалый прилив сил помог загнать Яр-хана на карниз. С минуту мы сражались там, потом я оторвал его от себя и столкнул, и один-единственный крик вырвался у него, пока он летел вниз, во тьму.
Я выпрямился и поднял руки к звездам, возвышаясь жуткой статуей торжества первобытной силы и жестокости. По груди струилась кровь из длинных царапин, оставленных ногтями афганца на моих лице и шее.
Потом я повернулся. Неужели никто не слышал шума этой схватки? Мой взгляд устремился к крышке люка, но слабый шум заставил меня повернуться назад, и тут я впервые заметил нечто вроде башенки над крышей. Никакого окна, зато я увидел дверь. В тот же миг она отворилась, и под звездный свет вылез могучий великан. Хассим!
Он ступил на крышу и хлопнул дверью. Спина его сгорбилась, шея вытянулась, он смотрел то в одном, то в другом направлении. Одним яростным ударом я вышиб из него дух. Потом склонился над негром, ожидая, не очнется ли он. Но тут далеко в небе, у линии горизонта, мелькнул слабый красный отсвет. Восходит луна!
Какого черта, где же Гордон? Я стоял в нерешительности, пока до меня не донесся непонятный звук, напоминающий змеиное шипение.
Я прошел, ориентируясь на звук, по крыше и наклонился над карнизом. Кошмарное, невероятное зрелище предстало моим глазам.
Футов на двадцать ниже крыши, на которой я стоял, шла другая, — явно на примыкающем здании. Обе крыши были одинакового размера. С одной стороны нижнюю замыкала стена, с остальных трех сторон вместо карниза возвышался парапет в несколько футов высотой.
Нижнюю крышу заполняло громадное количество народа: люди стояли, сидели на корточках, а некоторые полулежали; все без исключения были негры! Именно приглушенные голоса этих сотен негров я и услышал.
Почти в самом центре крыши поднималось футов на десять нечто вроде теокалли, сооружения, которое встречается в Мексике и на котором ацтекские жрецы приносили человеческие жертвы. Теокалли на этой крыше было совершенно такой же, только уменьшенной жертвенной пирамидой. Плоская его вершина представляла собой искусно выточенный алтарь, а рядом возвышался силуэт худого смуглого человека, и даже ужасная маска, скрывающая часть лица, не могла изменить его до неузнаваемости: я видел перед собой Сантьяго, шамана с острова Гаити. А на алтаре лежал Джон Гордон, голый по пояс, связанный по рукам и ногам, но в полном сознании.
Я снова удалился от края крыши, ломая руки в отчаянии. Чтобы справиться с такой оравой религиозных фанатиков, недостаточно даже стимуляции эликсиром. И тут какой-то звук заставил меня оглянуться: это Хассим из последних сил пытался встать на колени. Я подскочил к нему в два прыжка и без всякой жалости снова оглушил — и заметил предмет, свисавший с его пояса. Я наклонился и посмотрел как следует. Это оказалась маска, точно такая же, как на Сантьяго. Тут мой мозг живо заработал и создал дерзкий до бредового план, который, однако, начиненной наркотиком голове не показался отчаянным, ни дерзким, ни бредовым. Я тихо подошел к башенке, отворил дверь и заглянул. И не увидел никого, кто мог бы поднять тревогу, зато заметил висящее на крюке длинное шелковое одеяние. Наркоманам везет! Я схватил балахон и выскочил из башенки. Хассим не подавал признаков жизни, но я на всякий случай врезал еще в челюсть, схватил его маску и заторопился к карнизу.
Снизу доносилось гортанное пение — нестройное, варварское, кровожадное. Негры — и мужчины и женщины — покачивались в диком ритме своего зловещего пения. Сантьяго стоял у теокалли, точно статуя черного базальта, глядя на восток, с высоко поднятым кинжалом, — дикое и кошмарное зрелище. Он был обнажен, если не считать широкого шелкового пояса и нечеловеческой маски на лице. Луна высунула алый краешек из-за восточного горизонта, легкий ветерок поигрывал большими черными перьями, кивающими вместе с маской жреца. Голоса идолопоклонников звучали все тише, пока пение не превратилось в торжественный суровый шепот.
Я поспешно натянул маску и балахон и приготовился спрыгнуть. Я был абсолютно уверен, что окажусь на нижней крыше невредимым, столько сил придавало мне безумие, — но, выйдя на карниз, обнаружил там стальную лесенку. По всей вероятности, Хассим, один из жрецов, намеревался сойти именно этим путем. Я устремился по лесенке, не теряя времени, так как понимал: если я не вмешаюсь, в ту же секунду, когда луна достигнет высшей точки своего пути, кинжал безжалостно пронзит грудь Гордона.
Поплотнее запахнув балахон, чтобы скрыть белую кожу, я ступил на нижнюю крышу и пробрался сквозь ряды черных идолопоклонников. Я поднимался по ступеням теокалли, пока не оказался возле алтаря с темно-красными пятнами. Гордон лежал на спине, открытые глаза выражали бесстрашие и непоколебимость.
Глаза Сантьяго сверкнули в мою сторону сквозь прорези в маске, но я не прочел в них подозрения, пока не выступил вперед и не выхватил кинжал из его руки. Он слишком удивился, чтобы сопротивляться, атолла чернокожих внезапно затихла. Сантьяго, конечно, заметил мою белокожую руку, но был настолько потрясен, что потерял дар речи. Двигаясь со всей возможной быстротой, я перерезал путы Гордона и помог ему подняться. Затем Сантьяго с пронзительным криком бросился на меня, но тут же, все еще крича, кубарем полетел вниз с теокалли, а в груди его по самую рукоятку утонул его же собственный кинжал. Точно черные пантеры в лунном свете, идолопоклонники кинулись на нас с ревом и визгом, перескакивая ступени теокалли. Заблестели ножи, засверкали белки глаз.
Я сорвал с себя маску и балахон и ответил на изумленное восклицание Гордона неистовым хохотом.
Сначала я надеялся, что маскировка поможет мне благополучно вывести друга и спастись самому, но теперь я был рад умереть на месте рядом с Гордоном.
Гордон отодрал от алтаря какое-то громоздкое украшение и замахнулся им, когда нападающие приблизились. С минуту мы удерживали их на расстоянии, затем они черной волной нахлынули на нас.
Это была моя Валгалла! Ножи кололи меня, дубинки колотили, но я только смеялся и работал кулаками, точно молотом, разбивая плоть и кости. Я видел, как поднимается и опускается грубое оружие Гордона, при этом каждый раз валился с ног человек. Черепа трещали, кровь брызгала во все стороны, и темная ярость бушевала во мне. Кошмарные физиономии сливались в одно кружащееся кольцо, я падал на колени, опять поднимался, и черные лица отступали перед моими ударами. Мне почудился в бескрайнем багровом тумане знакомый отвратительный голос. Он звал все громче, он командовал!
