Андрей Столяров - Мечта Пандоры
Кофе был горький.
Августу тоже ничто не угрожало. Его тоже отпустят. Он, наверное, в бешенстве. Вышагивает комнату, заложив кулаки в карманы. Лицо у него малиновое. Он скребет череп ногтями — ищет выход.
Что касается Симеона… Очень плохо, если он расшифровал слово власти. Нет, еще хуже, если он передал его второму отделу. А мог он расшифровать слово? Вполне. Оно держалось на экране целую секунду. А передать военным? Не знаю. Может быть.
Тонкая чашечка треснула у меня в руках. Кофе потек по столу. Белобрысый охранник, как пружина, выпрямился на звук. Увидел — достал из коробочки леденец, зачмокал.
Значит, военные. Второй отдел. Контрразведка. Они, конечно, с самого начала знали, кто мы такие и чем занимаемся. Они нам не мешали: они просто ждали, пока мы не выйдем на профессора. А потом нас отстранили. Вероятно, юристы роются сейчас в каталогах, ища оправданную законом формулировку. Так. Теперь «саламандры». Как это сказал Симеон? Он ведь очень интересно сказал. Почему они не убили библиотекаря? Ну, прежде всего «саламандры» не знали, что он — это профессор Нейштадт. Они считали его рядовым фантомом. Или старшим группы. Иначе бы они вытрясли из него все. Хорошо. Но они и так из него все вытрясли. По их представлениям. Он им просто не нужен. Однако его берегли, убирали каждого, кто к нему приближался. Например, Кузнецова. Значит, он им все-таки нужен. Зачем?
Не хватало какой-то детали, какой-то мелочи, чтобы все встало на свои места.
По радио читали сводку новостей. В самом конце текста диктор сообщил, что группа полномочных представителей Совета безопасности МККР достигла предварительного соглашения с новым президентом республики Бальге доктором Моисом Шуто. Подробности соглашения не передавались.
Я выключил радио. Я желал доктору Моису Шуто провалиться ко всем чертям. Воздух за окном синел. Стиснутый домами полз двухъярусный поток желтых, прозрачных такси. По тротуару торопились, редкие пешеходы.
Мне нечем было заняться. Я принял душ и лег спать. Белобрысый охранник сел на стул около кровати. Надолго. Бросил в рот еще леденец.
Проснулся я от грохота. Уже рассвело. Прямые лучи пересекали комнату. На полу блестело множество осколков. Оба моих стража с пистолетами в руках стояли у окна. Оно было разбито и в раме его застряло тяжелое длинное копье.
Давя стекло ногами, я подошел к окну. Охранники оглянулись. Было такое ощущение, что сейчас они заговорят. Но старший лишь мотнул мятым лицом, и белобрысый исчез. Я выглянул. По улице удалялся конский топот. Из домов выбегали люди. Собралась изрядная толпа. Белобрысый влез в самую середину, расспрашивал.
Я втащил копье в комнату. Оно было настоящее, деревянное, с треугольным металлическим наконечником, к шейке его был привязан пук разноцветных лент. Где они его взяли? Разве что в музее.
— Ала-а!.. — раздался слитный, многоголосый крик.
Из-за поворота вылетел с десяток всадников. Нагибаясь к гривам, понеслись вдоль улицы. Каждый держал несколько пылающих факелов: швыряли их в окна — звон стекла и гудящее пламя вырывалось наружу.
Толпа на мостовой секунду стояла в оцепенении. Вдруг все закричали.
— Ала-а!… — вопили всадники.
Люди полезли в парадные, вышибали рамы первого этажа. Улица мгновенно опустела. Белобрысый остался — один посередине мостовой. Всадники приближались. Он помахал передним пистолетом. Кажется, выстрелил. Передний конник в шляпе с красным пером коротко гикнул и проскакал мимо — белобрысый лежал навзничь, из груди его торчало древко.
Я не помню, как очутился внизу. Второй охранник кубарем скатился вслед за мной. Всадники исчезли. Большинство домов пылало. Валил жирный дым. Улица заполнялась людьми. Женщины выбегали, прижимая детей к груди. Мужчины торопливо выбрасывали вещи, какие-то медные котлы, сундуки, обитые железом. Полетели перья из треснувших перин.
Первым делом я занялся белобрысым. Он лежал, вцепившись в древко посиневшими пальцами. Копье глубоко ушло в грудь. Руки у него были еще теплые, а лицо в грязных пятнах — неподвижное.
Требовались срочные меры. Я схватил за рукав второго охранника. Он в это время взваливал на спину здоровенный холщовый мешок.
— Есть аптечка? Позвоните в «скорую» — из любой квартиры!
— Пусти! Пусти! — с неожиданной злобой закричал охранник. Лицо его перекосилось. Он замотался всем телом: — Пусти, тебе говорят!
— Ваш коллега умер, — как можно внятнее произнес я. — Вызовите «скорую», я пока восстановлю сердце.
— Да пусти же, так тебя и так! — охранник рванулся.
Тонкая материя легко разошлась. Он по инерции сделал шаг назад, упал. Мешок лопнул. Полилось белое пшеничное зерно. Охранник охнул и стал торопливо собирать его пригоршнями, плача от злости.
— Здесь есть врачи? — громко спросил я.
Два-три бледных, испуганных лица обернулись ко мне на мгновение. Все что-то делали: тащили, увязывали, складывали. Воздух гудел от раздраженных голосов. Плакали дети. Я заметил, что одежда на людях какая-то странная — матерчатые, грубые куртки, полосатые широкие панталоны, кожаные сапоги, туфли с металлическими пряжками.
Улица вместо силиконового асфальта была вымощена булыжником, кривые дома из неоштукатуренного камня тесно лепились друг к другу, а в раскисших канавах текла зеленая, омерзительная вода. Оттуда доносился невыносимый смрад.
Это был средневековый город.
Худощавый человек во вполне современном костюме протолкался ко мне, показал плоскую, металлическую коробочку, пристегнутую к запястью.
— Вы звали на помощь? Я врач. Что случилось? — Тут же присел над мертвым, потрогал веки. — Держите! — упершись в грудь, сильно дернул копье. Обильно пошла кровь. Он достал из коробочки безыгольный инъектор, залил рану пенистой жидкостью. Она быстро уплотнилась, порозовела. Затем он сделал еще одну инъекцию — рядом.
Ноздри белобрысого дрогнули.
— Все, — сказал человек, выпрямляясь. — Все, что могу: глубокий сон. Остальное в клинике. Черт! Какая сейчас клиника! — Повернул ко мне нервное лицо. — Наконец-то вижу хоть одного нормального. Вы можете сказать, что произошло? Все словно с ума посходили. Маскарад какой-то. Или это — временной сдвиг, и мы перенесены куда-нибудь в четырнадцатый век?
Он постучал по стеклу медицинского браслета:
— Вот — ни одна больница не отвечает.
Я хотел ему объяснить — не вышло. Высокий женский голос испуганно сказал:
— Ах! — и все умолкло. В гнилом воздухе повисла тишина. И в этой тишине, перекатывая цокот копыт по булыжнику, метрах в двухстах от нас на перекресток выехал конный отряд. Всадники были в сверкающих на солнце латах, с опущенными забралами. Железные доспехи покрывали грудь и головы коней. Предводитель их с пышным черным султаном на шлеме поднял руку в металлической перчатке. Остановились. Осмотрели. Охранник, собиравший зерно, разогнулся, пшеница посыпалась у него с ладоней.
