Татьяна Талова - Королевская стража
— Не-е-ет, — как-то неубедительно ответил Тильви, а потом подумал и вздохнул:
— По дорогам ездят…
— По дорогам? Привидение, что ли?
— Да кто ж знает — то ли из могил повылазили, то ли духи бесплотные, — передернулся Тильви. — Никто ж близко не подходил, не рассматривал… Да только вы уж сделайте милость, спойте что-нибудь этакое вечерочком… Там и таверна хорошая, недалеко от городских ворот, «Еловая ветка» называется…
Кайса в ответ только улыбнулся.
Глава 11. Тиннэ и достопримечательности
В Тиннэ въехали поздно, едва успев до закрытия ворот, Тильви оставил путников перед дверями той самой таверны и обещался вернуться позже, чтобы послушать барда.
— И друзей приведу, — посулил он напоследок.
Поблагодарив молодого купца, Элле-Мир и Риннолк на миг застыли, разглядывая первое место на своем общем пути. А посмотреть было на что…
Художник, рисовавший вывеску «Еловой ветки», был жутким весельчаком: над дверью красовалось изображение самого настоящего мертвяка. Кайса определил это по бледной зверской роже, белым одеяниям и зажатой в руке скрюченной ветке с остатками иголок и тихой восторженной бранью воздал хвалу неизвестному мастеру. Риннолк моментом не прониклась и предположила, что вывеску сняли с дверей городских бань, а ветку пририсовали позже.
— А что, — пожала плечами наемница, — простыня вон намотана, на лице — счастье неописуемое, а кадушку с вениками замазали, наверное.
— Имей совесть, Риннолк, — вздохнул бард.
— Я ж не осуждаю, хорошо придумали, без лишних затрат, — отозвалась девушка, снимая сумки с конской спины и передавая их разведчику. — Договорись там насчет всего, я пока Репея в конюшню отведу.
«А все-таки, она была права», — отметил Кайса, когда первым, что он увидел в таверне, стал большой веник, на бечевке свисающий с потолочной балки. Еловый. От нечисти, значит… Бард заулыбался, представив себе мертвяка, путающегося в саване на бегу, и гонящих его еловыми вениками ликующих горожан.
К озирающемуся с широкой улыбкой Элле-Миру разом подскочил высокий молодой парень с обычными вопросами:
— Комнату берете? Ужин нести?
— Комнаты две, на ночь, ужинаем здесь, — скороговоркой выпалил бард.
— Давайте сумки, отнесу, — кивнул парень. — Садитесь пока, насчет ужина сейчас подойдут…
— А это вы хозяин? — уже вдогонку поинтересовался Кайса.
— Не-а, мамка хозяйствует, — ответил парень, взбегая по лестнице. Народу в таверне было очень мало, а потому быстрота всего происходящего завораживала: вот девчонка лет двенадцати, что-то непрерывно тараторя, буквально за руку отвела барда к столику, другая девчонка, немного постарше, поставила пару свечей, уже знакомый парень чуть ли не кувырком скатился с лестницы, и, наконец, появилась хозяйка заведения.
— Вечер светлый, господин… — дородная немолодая женщина, приветливо улыбаясь, направилась прямо к Кайсе.
— Да какой я вам господин, добрая хозяйка! — бард поднялся и быстро поклонился. Хозяйка ему понравилась сразу: она удивительно гармонично вписывалась в нарисованную им совсем недавно картину погони за мертвяком.
— Известное дело, какой, — усмехнулась хозяйка. — Бард, раз лютню с собой носишь.
— Значит, отговорка вроде «да это просто так, подержать дали» не пройдет… — с притворной грустью вздохнул Кайса.
— Да какой же хозяин менестреля без песен отпустит? — величественно махнула рукой женщина. — Имя мое — Нилльнэ Ивейн. Все теткой Ив зовут, или Ивой. А ты кто таков будешь?
— Кайса, — склонил голову разведчик. — Спящий Зимой — так люди прозвали.
— И за что же так? — сощурилась Нилльнэ.
— Природа пошутила — зимой я старик стариком, — лукаво улыбаясь, ответил Кайса. Он-то уж прекрасно знал, что лучший способ обмана — сказать лишь половину правды. — Никуда не хожу. Грею кости у камина, пью эффе и вяжу носки из овечьей шерсти. И нипочем не оторваться от любимого кресла — можете ли себе такое представить? — Кайса удрученно покачал головой, но тут же взбодрился. — Зато летом, милая хозяйка, я весь ваш! Хоть на лютне, хоть на флейте сыграю, спою, спляшу и на руках пройдусь!
— Никак врешь ты, бродяга, — с улыбкой погрозила пальцем тетка Ив.
— Вру! — легко согласился Кайса. — Носки я вязать страсть как не люблю, а вот эффе пью всегда.
— Эффе я тебе бесплатно приготовлю, языкастый, — хозяйка тщательно расправила складки опрятного светло-голубого передника. — А вином посетители поить станут, если песни понравятся.
— А говорят, тут у вас белые гости бродят по дорогам, — словно невзначай заметил Элле-Мир, одновременно махая рукой только что вошедшей Риннолк. С потрясающей невозмутимостью наемница оттерла плечом подскочившего с вопросами паренька и прошагала к столу.
— Многое говорят… — медленно проговорила Нилльнэ, не обратив на девушку никакого внимания. — Да только кто ж знает — правда ли, нет? Проверить задумал?
— Я задумал — спеть, — с достоинством ответил Кайса. — Так, чтоб никакая нечисть к вашему славному заведению не подошла, милая хозяйка.
Нилльнэ одобрительно хмыкнула, уперев руки в бока, и повернулась к безмятежной Риннолк — та учтиво поклонилась и представилась. Нилльнэ взглянула на девушку со странной смесью недоверия, восхищения и жалости. Такой взгляд был знаком наемнице. Оружие и нашивки на рукавах недвусмысленно указывали на ее род деятельности. Почтенные и уважаемые женщины, вырастившие не одного ребенка, просто не могли взять в толк, что молодая девушка добровольно гробит жизнь в каких-то там походах и зарабатывает, охраняя караваны торговцев. Сначала Риннолк не понимала — почему? Ведь ее семья, — и отец, и мать, — так гордились дочками, легко поступившими в академии Пограничья! Риннолк злилась и удивлялась, пока не поняла: что на Пограничье считалось почетным и уважаемым, здесь вызывало легкую оторопь. Самые добрые — жалели и давали советы, самые злые — неодобрительно качали головами и обсуждали за спиной, и еще неизвестно, что было хуже для еще не привыкшей к большому миру, едва оставившей службу, Риннолк. Хорошо хоть, что хватало уважения не демонстрировать свою неприязнь открыто, да и привыкнуть можно ко всему.
«Держись с достоинством, всегда с достоинством! — говорил сержант Декке, величественно и умело разливая крепкое шермельское белое в шесть кружек. Очередная вылазка пришлась аккурат на вьюжный, белый до слепоты день, а потому вечером, вернувшись в город, пятеро «везунчиков» со своим сержантом обосновались в ближайшей таверне, отогреваясь, растирая замерзшие руки и ступни, глотая горячую еду и осушая один кувшин вина за другим. — Чтоб даже когда в вонючей канаве будешь тонуть — все видели, что тонет шермелец! Вам же лучше — как увидят, так все сбегутся вытаскивать… Уважают нас, ценят. Не подвести такую веру людскую вы уже сумеете, так учитесь сами себя воспринимать, как должно шермельскому защитнику… Ну, все по кружке схватили — и в глотку, чтоб хрип еще на подходе из горла выбить!»
