Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)
Поневоле я перевел взгляд на Харитина, чем вызвал у Софьи новый приступ веселья.
— Вас ведь уже просветили насчет меня и Харитина, — проговорила она, — и даже то добавили, чего и в помине нет, так не стесняйтесь. За это в тюрьму не сажают.
— Обезьяний балет, — пробормотал я.
Она пропустила мою реплику мимо ушей.
— Да, Харитин мой любовник, — подтвердила она. — Мой друг, мой спутник, мой слуга, мой господин, все сразу. По этой причине меня не принимают в большинстве здешних домов, в основном, конечно, в тех, где живут пристойные дамы и девицы. Одинокие мужчины, напротив, не чураются моего общества и охотно видят меня на своих вечерах. Кстати, я недурно играю в покер и на бильярде. Однако и мужчины, и женщины, и порочные, и беспорочные — все в равной мере опасаются моего Харитина.
Я издал невнятный звук, который можно было истолковать как угодно. Мне даже подумалось, не гермафродит ли этот Харитин, но я сразу же отбросил такую мысль как ни с чем не сообразную. В Харитине действительно имелось нечто отталкивающее, даже пугающее, но оно никак не было связано с его полом. Я проверил это очень простым способом: вообразил Харитина сперва гермафродитом, потом женщиной и под конец мужчиной; во всех трех случаях мое ощущение от него никак не изменялось.
— Что ж, — вымолвил я наконец, — возможно, я еще не вполне проникся духом здешнего добродетельного обывателя. Могу заверить вас, Софья Дмитриевна, что и вы, и Харитин — желанные гости в моем доме. Независимо от того, какие требования диктуют мне местные правила хорошего тона.
— О, это очень приятно! — улыбнулась она.
Софья обменялась с Харитином быстрым взглядом, значение которого я не понял. Я видел только, что сейчас радость обоих была искренней.
— Что ж, время позднее, а вы, как утверждает ваш дворник, только с дороги, из самого Петербурга прискакали, — произнесла Софья. — Чай я выпила, ископаемые кексы дорогого Витольда съела, вашей дружбой заручилась. Пора нам уходить. Найдете время — навестите нас в «Родниках». Мы хоть и дальние, а все же соседи.
Она зашевелилась на софе и вытянула свои босые ноги, а Харитин взял сапожки и начал обувать Софью. Она глядела на меня поверх пепельноволосой склоненной головы Харитина и улыбалась.
— Мне понравилось, как вы говорили о страхе и бесстрашии, — сказал я, невольно отвечая на ее улыбку. — Нам стоит продолжить беседу. Я непременно к вам заеду. Немного разберусь с делами и сразу…
Харитин вдруг поднял голову и посмотрел на меня своими погасшими, как у снулой рыбы, глазами.
— Нужно бояться, — промолвил он глухо.
Мои странные гости наконец ушли, и я отправился спать. С меня на сегодня было довольно.
Глава восьмая
Несколько дней после возвращения моего из Петербурга протекли сравнительно мирно, без происшествий. Следуя совету Витольда, я отправился к Потифарову с намерением заказать у него гроб.
Жилище Потифарова помещалось на самом краю Лембасово, «в отдаленнейшем расстоянии от логова Тамары Игоревны», так что окна его маленькой, дурно убранной гостиной выходили, что называется, на чисто поле. До самого горизонта простиралась пустошь, поросшая пнями и какими-то дерзкими, взлохмаченными елочками. Потифаров, впрочем, находил этот вид из окна весьма содержательным.
— При созерцании его мне всегда приходят на ум Гомеровы строфы о нисхождении Одиссея в царство Аида, — сказал он, заметив, что я то и дело поглядываю сквозь занавески. — Хоть это и находится в некотором противоречии с учением церкви. Весной, когда зацветают здесь, среди кочек, маленькие белые звездочки, я всегда представляю себе асфодели, печальные цветы преисподней, мимо которых бредут стенающие души умерших… Немного бренди?
На сей раз я согласился, и Потифаров извлек из домашнего бара две хорошенькие квадратные стопочки. Еще в прошлый раз я заметил, что бар у него оборудован с большим вкусом: построенный из красного дерева, покрытый полировкой и позолоченным ажуром, внутри он был выложен черным стеклом и снабжен подсветкой. Этот предмет явно выбивался из общего стиля обстановки: вся прочая мебель была у Потифарова очень дешевая, по большей части из пластика, а скатерть — из клеенки, хоть и тонкой, с вытисненным узором.
Потифаров погладил полировку рукой.
— Единственное, что я взял из дома Тамары Игоревны, — объяснил он. — Потому что, как бы она меня ни аттестовала, а я все же имею право на часть имущества. Вам еще не рассказывали всех обстоятельств, при которых мы с нею разошлись?
— Нет, Петр Артемьевич, — ответил я. — Да я не охотник до сплетен. Впрочем, здесь, в Лембасово, каждый сам торопится передать о себе все слухи, чтобы у меня не составилось ложного впечатления.
— Что ж, вот вам еще одна правда, — произнес Потифаров горько, — так сказать, дополнение к правде первой. Когда Тамара Игоревна удалилась от супружеского ложа, то направилась она не в Петербург, куда для сокрытия скандалов иногда уезжают Лембасовские дамы. Отнюдь! Она избрала местом своего обитания комнаты в трактире, причем счета приказала выписывать на мое имя. Я не захотел терпеть этого позора и явился к мятежной супруге с визитом приблизительно через неделю после начала восстания.
«Милостивая государыня, — объявил я ей, — как мужчина, не уклоняющийся от супружеских обязанностей, я, конечно, оплатил ваши наличные расходы».
И выложил перед нею пачку счетов, каждый из которых был погашен самым аккуратным образом. Кстати, я предпочел вести разговор этот не наедине, а внизу, в общей зале, чтобы у нас имелись свидетели. Это никогда не помешает, если имеешь дело с разъяренной женщиной, замечу в скобках (вы еще молодой человек, и вам может пригодиться).
Тамара Игоревна пошла пятнами, а это у моей супруги означает фактическое признание поражения.
«На что вы изволите намекать, Петр Артьемьевич?» — воскликнула она.
«На то, что вы пожрать горазды, Тамара Игоревна! — ответствовал я, заметьте, с большой находчивостью и остроумием. — Ранее я даже не предполагал в вас такого большого источника семейных расходов».
«Довольно, Петр Артемьевич, — оборвала меня Тамара Игоревна. — Вы сказали все, что намеревались, поэтому отныне — молчите! Более я не собираюсь терпеть от вас оскорбления. Я со смирением переносила ваши опыты в области физики, алхимии и некромантии. (Некромантией она упорно именовала мои исторические изыскания касательно Древнего Египта — это я поясняю, чтобы избежать недоразумений, потому что иные здесь держат меня за гробокопателя!) А ваши спиритические упражнения, которые неизменно заканчивались пьянством на том основании, что дух есть спиритус? Этого вы, надеюсь, не забыли? Будучи неопытной девицею, я пленилась вами до такой степени, что согласилась на наименование „Потифаровой жены“ и несла его, как крест, долгие годы; однако отныне я решительным жестом порываю с вами! Бог и люди нас рассудят, но жить с вами под одной крышею я не желаю».
