Дафна дю Морье - Кукла (сборник)
На станции Ланкастер-Гейт вышли и увидели на платформе нашу жертву. Народа поблизости почти не было, и я поняла, что дело предстоит трудное и украсть перстень, воспользовавшись толчеей, не удастся.
Дама была одета в вечернее платье со шлейфом и никак не могла с ним справиться. И я подумала, что если она вдруг споткнется… Как бы ненароком задела пожилую леди, и та уронила на пол сумочку. Вместе с ней наклонилась, якобы помочь. Сумочка открылась, и на пол вывалились пудреница, кошелек и всякая всячина. Я громко разговаривала, суетилась, делала вид, что подбираю вещи с пола, потом прижала ее к стене — и таки заполучила перстень. Оставив старуху в покое, бросилась к лифту. Джим стоял у меня за спиной. Вот сейчас случится что-то ужасное! — мелькнула в голове мысль. Да-да, вот-вот произойдет. Дурное предчувствие не покидало, и уже виделось, как меня сажают в тюрьму и пути к спасению нет. Вдруг старуха хватится кольца в лифте — тогда мне конец. Не лучше ли вернуться и выйти к другой платформе? Если рискну подняться в том же лифте, сомнений нет — все пропало. И будто в подтверждение моих страхов, как доказательство обоснованности суеверий в глаза бросилась табличка с надписью «Не прислоняться к дверям».
Я повернулась к Джиму и сказала, что возвращаюсь. Он пришел в ярость, потянул за руку.
— А ну заходи, да поскорее! Ах ты, дуреха! — приказал он, но сам тоже перепугался. Я по глазам видела. Джим затолкнул меня в лифт, и тут показалась пожилая дама. Она бежала по переходу и махала рукой:
— Меня ограбили! Задержите эту девушку!
Все взоры устремились в мою сторону. Я попыталась пробраться на другую сторону лифта, но там стояла перегородка. Потом вокруг стала собираться толпа, меня принялись допрашивать.
Надеюсь, ты не ждешь рассказов о тюрьме, а? Все подробности можешь выудить у кого-нибудь еще. Среди бывших заключенных полно желающих попасть в газеты. Мне нечего сказать… Ах да! Обращались со мной хорошо. Ты ведь этого ждешь, верно?
И старая леди навещала раз в неделю и все интересовалась, не легкого ли я поведения и не обрету ли счастья, уверовав в Иисуса. Я ответила: «Нет». И наплевать, что Джим оказался негодяем и поступил со мной подло. Все равно я снова пошла бы с ним, и ни с кем другим. И это сущая правда. Может, он меня подставил, но все равно я его девушка. Хотелось лишь одного: поскорее выбраться из тюрьмы и снова встретиться с Джимом. Он говорил, что тоже скучает. Однажды пришел меня навестить. Знаешь, стоишь себе в зарешеченном закутке наподобие клетки, откуда разрешается пообщаться с друзьями.
— Полно, Мэйзи, — оправдывался он. — Ты же знаешь: я в тот раз не хотел тебя сдать, верно?
— Все в порядке, — успокоила я. — Я не раскололась.
— Не обижаешься на меня, а? Ну просто так случилось, и теперь уже ничего не поделаешь. Я спасал свою шкуру. Ты ведь не донесешь, что мы работали вместе, да? — не унимался Джим.
Я заверила, что ему не о чем беспокоиться.
— Славная моя малышка, — расчувствовался он. — Обожаю тебя! Как мне одному плохо…
Вот и все, вскоре он ушел, да так больше и не появился. Но я все представляла, как Джим ждет меня у ворот тюрьмы, думала, ему без меня не справиться со своими делишками, и все время воображала себя рядом.
Мужчине нравится держать при себе девушку, если все сводится к тому, чтобы срывать на ней зло и ругать грязными словами, как думаешь? Это странным образом улучшает ему настроение и приносит непонятную радость. А любовь к женщине заставляет забыть, зачем он появился на свет.
По крайней мере с Джимом все происходило именно так. Так вот, в тюрьме я строила планы, чем мы станем заниматься после освобождения. Думала, на некоторое время придется залечь на дно, ведь за мной будут неусыпно следить. Так сказала одна из девушек в тюрьме. Нет смысла браться за старое, пока от тебя не отвяжутся и не перестанут контролировать каждый шаг. Да и Джима втягивать в историю не хотелось.
Со мной вместе сидела одна девчушка, так она говорила, что начнет жить как порядочная, когда выйдет на свободу. Верила в россказни старухи, что навещала нас в тюрьме и приносила разное чтиво. Но я-то была мудрее и предупредила глупышку:
— Никогда тебе не избавиться от прошлой жизни. Она прилипает как грязь, неужели не понимаешь?
— Ох, Мэйзи! — расплакалась она. Совсем еще девочка, такая молоденькая. — Вот бы ты поехала вместе со мной в колонии.
— Зачем? Чтобы со мной обращались хуже, чем с прислугой? Драить полы и убирать за людьми, которые выше по положению? Нет уж. Я здесь наработалась так, что на всю жизнь хватит. Вот выйду из тюрьмы и заживу как принцесса. На воле меня ждет парень.
Девочку освободили раньше.
— Уезжаю в Канаду, — объявила она. — Начинаю новую жизнь.
Забавно. Ее пристроили к жене священника в Бристоле, а через месяц обнаружили, что девчонка взялась за старое, и дали ей три года.
Наглядный пример, верно?
Выпустили меня весной. Перед этим провели беседу о долге, обязанностях гражданина, гуманизме и Господе Боге. И дали денег. Выйдя из тюрьмы, я купила дамское белье, отделанное кружевами. Собиралась предстать перед Джимом во всей красе. Какой чудный стоял день! Небо голубое, ярко сияет солнышко, и люди улыбаются без всякой причины. Хотелось пуститься в пляс, кричать от радости, и чтобы все встречные парни провожали взглядом. И в то же время возникало желание забиться в уголок и поплакать.
«Совсем скоро мы увидимся!» — твердила я. Понимаешь, я все настраивала себя на встречу с Джимом. Он где-то здесь, поблизости. Я точно знаю. Только надо немного пройти и отыскать его. Он не мог далеко уйти.
И, взглянув на солнечное небо, заговорила с ним как малое дитя, которое обидели взрослые:
— Убирайся прочь, ты мне без надобности. — А потом спустилась в метро, где мое настоящее место.
Я искала Джима целый день и очень устала. Сердце жгла обида. И снова проснулись суеверия. Может быть, скоро мне подадут знак, который покажет, что должно произойти? Уже пробило шесть часов и наступило время, которое в метро называют часом пик. Если Джим занимается прежним ремеслом, то непременно появится здесь. На Бонд-стрит, простояв минут пять в очереди, купила билет. От пота одежда прилипла к телу, шляпка съехала на затылок, и хотелось одного: лечь на пол и умереть…
А вокруг сжимается кольцом толпа людей, толкает со всех сторон, дышит в спину. Меня отпихивают в сторону. Наконец я ставлю ногу на ступеньку эскалатора, прислоняюсь к перилам. Мы спускаемся вниз, в метро, подальше от дневного света. И тут я вижу Джима. Он на том же эскалаторе, но по другую сторону перил — поднимается наверх. Вот мы поравнялись, и я его окликаю, кричу через разделяющий нас барьер:
