Мария Дахвана Хэдли - Магония (ЛП)
Распахивается дверь, и в каюту врываются нелюди. Крылья всех цветов, а под ними – лица. Делаю нервный шаг назад, но Ведда удерживает меня на месте.
Боже, Аза. Что происходит?
Девушка с ирокезом цвета индиго и ярко-голубыми перьями. Мужчина с вытянутым худым лицом, тёмными волосами и красным оперением на груди.
Ростре. Все в форме.
Они кланяются. Не знаю почему.
Есть и другие, лишь несколько, тоже в форме, с медалями и знаками отличия. Высокие и худые, и на первый взгляд вроде люди, только с тёмно-синими губами и синей кожей. Тонкокостные, бледные, облачный узор на шеях. На фоне голубого неба я, возможно, их и не заметила бы вовсе. Они как люди, весьма похожи на людей…
О чём ты, Аза? О чём именно мы говорим?
Люди?! КАК люди?!
Ты же в это не веришь. НЛО, шляпы из фольги, всемирный заговор – в стиле Джейсона Кервина. Это…
«Красивый», – прерывает мой мозг, и в это время остальные органы чувств замечают стоящего прямо передо мной высокого синего парня.
Его кожа какого-то нереального цвета. Голубее, чем моя когда-либо была. У него чёрные волосы, а глаза такие тёмные, что даже зрачков не разглядеть. Он пялится на меня так напряжённо, что я начинаю сомневаться, не превратилась ли в скомканную кучу коленей и локтей. Я смущённо фыркаю, словно поперхнувшись пустотой.
Парень оглядывает меня сверху донизу, и я чувствую, что дико краснею. Смотрю вниз, потому как кажется, будто я снова голая, но я полностью закрыта. Хорошо, что пуговицами занималась Ведда.
– Аза Рэй Квел – кожа да кости, – резко говорит парень и с укором смотрит на Ведду. – Она должна быть пригодна для службы. Она вообще может ходить? Петь? Она – лишь половина той, кем должна быть. Во имя Дыхания, я думал, предполагается, что она та самая.
Он протягивает руку и тычет мне в плечо, сильно, что мигом меня мобилизует.
– Прошу прощения? – Я справлюсь. – Ты кто?
Все пялятся на меня, схематизируют меня, равно птицелюди и синие. Выражают своё недовольство тихими звуками.
– Пожалуйста… кто-нибудь скажет, почему я здесь?
– Это не может быть правдой, – обращается один из синих к Ведде. – Этот жалкий птенец не та, кого мы выслеживали всё это время, не Аза Похищенная. Она пустышка.
– Жизнь среди подводников нанесла ей ущерб, – замечает кто-то ещё.
– И Дыхание, что доставило её на борт. Оно, наверное, тоже навредило. Оно перетащило её, – говорит другой с отвращением и ужасом. – Я слышал, её вырезали из кожи, в которой она жила. Омерзительно.
Все присутствующие содрогаются.
– Поразительно, что после такого она вообще выжила, – встревает первый синий.
У меня начинается морская болезнь. Один из синих проводит по моей груди острыми костяшками пальцев, толкает, и я слышу, как птица в моих лёгких щебечет – хрипло и приглушённо.
– Кэнвр свил гнездо в её лёгком, – говорит Ведда. – И никогда не угнездился бы в другом. Для капитана этого доказательства достаточно, как и для меня.
Внезапно все начинают толкаться и бормотать. Шёпотом, неловко. Всех словно парализует, а потом они вытягиваются по стойке «смирно».
Кто-то заходит. Женщина. Достаточно высокая, чтобы задевать потолок.
– Капитан, – говорит один из моих посетителей, – мы проверяли новобранца на «Амине Пеннарум»…
– Посмели обсуждать её состояние без меня? – рычит женщина на присутствующих. – Решили выяснить, является ли она тем, кем я её выставляю?
Она прямо передо мной, наклоняется ко мне. Её тёмные волосы скручены в сложные узлы, глаза – пятна нефти на тёмно-синем. Косые скулы. Острый нос, брови – наклонные чернильные чёрточки, руки словно лентами опутаны татуировками: спирали, перья и облака из слов.
Я узнаю её. Её лицо. Её татуировки.
Многие года я видела её во снах. Нас обеих. Стая птиц. Якорь. Облако.
Женщина протягивает дрожащую руку, касается моего лица.
– А… за, – шепчет она. Голос звучит не изо рта, из горла.
Она произносит моё имя, почти как мы с Джейсоном, когда оставляем местечко для &. Больше никто его так не говорит. Голос женщины скрежещет. Он не похож на мягкие голоса других синих в комнате. Нет, он иной. Резкий, чужеродный, болезненный шёпот.
– Я Аза, – пищу я самым нормальным голосом, какой могу выдавить.
Женщина поворачивается к Ведде:
– Она здорова? Жар спал?
– Да. Она набирается сил.
– Объясните?.. – пытаюсь сказать, но слова умирают в горле. Смотрю вниз на свои синие руки. Очень синие.
Женщина (капитан?) вновь касается моего лица холодными острыми пальцами. Безумно хочу к семье. К маме, папе, Эли, Джейсону.
– Итак, где моя мама? – спрашиваю, стараясь говорить небрежно и не издать ни одного из хныкающих звуков, что рвутся наружу.
– Здесь, – отвечает капитан.
– Нет. Где моя мама? – требую, с позорными детскими нотками. Хочу зарыться лицом в мамин свитер, хочу, чтобы она меня обняла.
В памяти всплывает её голос: «Ты можешь идти, если должна, Аза…»
О боже, моя бедная мамочка думает, что я мертва. Иначе она была бы здесь. Это единственное объяснение.
Вокруг крылья, лица наступают, приближаются, синие лица с перьями и клювами.
Ведда взъерошивается – ну прямо курица-наседка, а не сова.
– Отойдите, – приказывает громко и устрашающе. – Дайте крошке-птенцу дышать. Она без понятия, кто вы и что с ней произошло.
Все отступают, но лишь чуть-чуть.
Касаюсь груди в поисках привычной изогнутой кости в центре. Вот она. Но ощущается – внезапно – как дужка.
Хочу стетоскоп. Хочу своего врача. Хочу, чтобы она стучала мне по груди, охотясь на нарушителей, потому что у нас тут НАРУШИТЕЛЬ ВЕКА. Галлюцинатус максимус.
Всё так знакомо, дежавю. От обшивки стен до мимики капитана – её лицо в дюйме от моего. Всё вокруг и она сама.
На ней странное ожерелье, и когда капитан наклоняется, оно нависает надо мной, почти ударив. Крошечный кусочек чего-то – коралла или кости? – запечатанный в прозрачную смолу.
Земля кренится. Чувствую себя, будто в чужом теле.
– Тебя отыскал Милект, – говорит капитан. – Мы вырвали тебя от подводников как раз вовремя. Ты почти ушла.
Она прикрывает рот и молчит мгновение. В её глазах плещутся эмоции.
– Но наконец ты дома.
В моём сердце, в этом кривом полуразрушенном сердце, я всегда чувствовала нечто ошеломительно странное.
– Я вас даже не знаю, – шепчу.
– Конечно же, ты не помнишь, что было до того, как тебя забрали. Не помнишь нас вместе на «Амине Пеннарум». Ты была совсем малюткой, ребёнком, но уже выдающейся.
