Людмила Астахова - Дары ненависти
Ну, разумеется! Еще одной шуриа, еще одним воплощенным непотребством в глазах Предвечного стало меньше. Как же тут не радоваться?!
Давным-давно ролфи пришли и завоевали земли шуриа, так давно, что не отыскать ныне полей тех битв, истлели кости павших воинов, рассыпались в труху их доспехи и знамена, а кровь ролфи и шуриа давным-давно смешалась в жилах их потомков, но старая ненависть, она никуда не делась за минувшие столетия. И Элишва пересказывала единственной дочери историю о роковой смерти Удэйна-Завоевателя, существенно отличающуюся от той, которой потчевали Джониных сестер и братьев их матери. Так всегда бывает, и никто не знает, на чьей стороне истина, и, главное, не желает знать. Какая разница, попал ли князь-ролфи в плен раненым или его околдовали коварные шуриа, убили ли его при попытке ворожить или специально принесли в жертву? Если есть повод ненавидеть и возложить всю вину на кого-то другого, то кому нужна правда? А правда такова — ролфи покорены диллайн, а частью загнаны на бесплодные острова в холодном северном море, а шуриа — прокляты и медленно умирают.
Хилини за всю свою жизнь ни разу не показалась на сельской ярмарке, никто не захотел взять шуриа в жены, и только в последние годы, когда земли Янамари перешли под руку Джоны, местные оставили попытки сжечь ее дом.
— Я выделю средства на достойное погребение бедной женщины.
— Уж окажите милость, миледи. Только вам придется нанять людей на стороне.
Джона снисходительно улыбнулась.
— Само собой, преподобный Удаз. Я сделаю все так, как полагается по обычаю.
А обычаи шуриа в отношении смерти были удивительно просты — тело полагалось сжечь, а пепел отдать стихии посвящения. И никакого особенного смысла не несли. Просто символ, довольно красивый, но не более. Хилини, например, «водная», стало быть, прах ее обретет пристанище в реке Наме. И станет она рекой. Саму же графиню Янамари преданно ждет земля.
Преподобный ерзал в кресле. Не сиделось ему на графских атласах, не пился ему дорогой сорт чая из заморских фарфоров, но и не уходилось восвояси. Хотел тив Удаз от леди Джойаны странного, а чего именно — не говорил.
— Я вас продолжаю внимательно слушать, — любезно намекнула женщина. — Очень внимательно.
«Скажи быстрее и убирайся прочь, одержимый».
— У меня для вас послание от тива Хереварда, миледи. Соблаговолите.
Он вытащил из широкого рукава свернутую в трубочку бумагу, связанную лиловой ленточкой. Ах, вы ж только поглядите, как символично у нас все! Не в конверте, нет, а именно так — по моде двухвековой давности — с шелковыми ленточками. Мол, знай, мотылек-однодневка, с кем схлестнулась. Знаем мы, все мы знаем.
Джона взяла бумагу в руки с нескрываемой опаской, точно отравленный обоюдоострый нож. Кстати, именно два века назад в моде были убийства при помощи пропитанных ядом книг или одежды. Тив Херевард должен хорошо помнить.
— Ознакомьтесь и дайте ответ.
Обычно бесцветный, тив, казалось, обрел не только боевой окрас, но и увеличился в размерах, преисполненный гордости оказанной ему честью. Высшие эсмонды кому попало такие серьезные дела не поручают.
«Миледи!
У вас есть замечательный шанс раз и навсегда избавить себя от любых возможных притеснений со стороны недоброжелателей из числа Эсмонд-Круга. Уверен в вашем исключительном благоразумии, ибо матери ДВОИХ детей положено думать прежде всего об их всяческом благополучии. С нетерпением жду Вашего решения.
Слуга Предвечного на земле Херевард».
Читая это письмо, Джона не только слышала глуховатый, с придыханием голос эсмонда, но и видела его тонкое породистое лицо — высокие скулы, аккуратно подстриженная бородка, золотой блеск глаз. Диллайн, в чьей крови течет чистая магия, божественная и святая. Одержимый Верой и непреклонный во всем, что касается служения Предвечному.
Полжизни назад, ее, Джоны, коротенькой жизни. Благословенный Святой тив Херевард решил судьбу девушки-шуриа, сняв с нее все обвинения и выдав драгоценную Оркену. Жалел, должно быть, потом так, что словами не передать.
— Спасибо, преподобный, — проворковала графиня. — Разумеется, я встречусь с Херевардом.
Тот чуть собственным языком не подавился от возмущения:
— С Благословенным Святым Тивом Херевардом, — поправил священник.
— Точно. Вот с ним.
Веселая, радостная злость растекалась горячим сиропом под кожей Джоны.
— Передавайте привет ему огромный от меня.
И насильно втолкнула в ладонь собеседника скомканную бумажку. Точно обтрепанную ассигнацию самого малого номинала в загребущую лапу хозяина ломбарда.
«Заберите эту грязь, сударь!»
— В Санниве скоро встретимся и все обсудим.
Тив ошалел.
— Так и сказать? Слово в слово?
Бесшабашное, самого низкого пошиба бешенство охватило женщину с головы до ног, точно огонь — ствол дерева. Нет сил ни сдержаться, ни промолчать.
— Непременно! Только так. И воздушный поцелуй в придачу.
С силой шлепнула себя по губам и звонко чмокнула теплый воздух.
Получилось так непристойно, что преподобный отшатнулся. И не столько смутившись грубого жеста, сколько звериной мути в шальных глазах женщины. Будто кошка человеческим голосом сказала нецензурное слово.
— Всего наилучшего, миледи. Прощайте.
— Прощайте, тив.
Херевард посмел угрожать ее детям. И если Раммана эсмонд тронуть не осмелится, то Идгард — в полной его власти, в полнейшей. Всегда был, с тех пор как Херевард узнал, что у горестной вдовицы уже после смерти мужа взял и родился сын. По срокам все в рамках, но все равно очень сомнительно. Так, конечно, бывает, хотя бы просто потому, что на свете есть превеликое множество мужчин, любой из которых может согреть постель леди Янамари, раз уж место на супружеском ложе вакантно. Но раньше эсмонд не стремился пользоваться своим знанием как запрещенным приемом.
«Лерден! Мерзавец! Что в твоем архиве? В какую сокровищницу ты успел влезть? В чьи тайны заглянул?» — мысленно вскричала Джона, провожая взглядом Удаза.
Какая жалость, что не может леди Янамари призвать дух казненного заговорщика и допросить его с пристрастием. Потому что не шаманка. Духи сами приходят к ней, когда им заблагорассудится.
Хотя с происхождением тайн все ясно, как день-деньской. У диллайн всего вдосталь — и магии, и власти, и, следовательно, тайн. Страшных-престрашных, древних-предревних. В цепкие изящные лапки Лердена Гарби попалось что-то воистину уникальное и смертельно опасное.
«Лерден, тебе хорошо, у тебя голова больше не болит. А у меня вот-вот разыграется мигрень, очень тяжелая мигрень. Называется она — гнев Святого тива и всего Эсмонд-Круга».
