Татьяна Коростышевская - Внучка бабы Яги
Судя по звукам, дурачок послушно исполнял приказание: разворошил кучу хлама в дальнем углу, скрипнул доской…
— На тебе, тетенька, палочку, — прогундел, ткнув мне чем-то в плечо.
А племянничек-то меня годков на пять-шесть постарше будет. Я схватила рычаг. Палка была гладкая, липкая на ощупь, а на конце болтались какие-то противные ошметки. Ну да лучше, чем ничего. Я попыталась просунуть ее в дверную щель, повертела туда-сюда, поудобнее прилаживая. Нет, тонковата палочка, хрустит так подозрительно… Что это за дерево такое хлипкое? Глянула поближе, пытаясь рассмотреть текстуру, ведь у каждого растения на ветках прожилки по-разному расположены. Ёжкин… Я рухнула вниз как камень, забилась в уголок и извергла из себя весь обильный ранний ужин.
— Лутоня… — Барон заботливо придержал меня за плечи.
— Это обглодок, — ответила я, вытирая рукавом губы, — человеческий…
Меня опять скрючило в рвотном позыве.
Зигфрид поискал на полу, поднес страшный предмет к свету. Я знала, что он сейчас рассматривает. На том, что некогда было лучевой костью, болтались измочаленные остатки мужской руки. Веснушчатая кожа, поросшая светлым курчавым пушком, пальцы с коротко стриженными ногтями, тонкий ободок венчального колечка. Ой! Меня вырвало желчью. Ванечка лихорадочно оттирал руки о штаны, Колобок жался к его ногам, мелко подрагивая.
— Поздравляю, господа, — выдавил барон. — Судя по следам зубов, мы находимся в логове упырей. Нужно немедленно…
— Иван, прячь дядюшку за пазуху! — перебил Колобок.
Вот ведь драконий сухарь, только о себе и думает! Нужен он нелюдям как прошлогодний снег. Одного понять не могу: как мне удалось проворонить упырьи личины наших хозяев? Ведь не действуют на меня мороки. Дурачок спрятал расстроенного предводителя на груди. Я схватила факел и осветила дальний угол. Человеческих останков там хватало. Я не приглядывалась, а то опять поплохеет, но и беглого осмотра хватило, чтоб волосы зашевелились на голове. Зигфрид с плотно сжатыми губами озирался по сторонам, не выпуская из рук страшную находку. Бледный Ванечка шептал молитву какой-то богине, Колобок по-бабьи причитал. Что ж делать? Я приткнула факел на место.
Дверь подпола широко отворилась, с потолка хлынул нестерпимо яркий свет. Да уж, на освещении в трактире не экономят.
— Принимайте пополнение, — раздался над головой глумливый голос хозяина. — В тесноте да не в обиде!
И вниз один за другим плюхнулись пятеро бывших Колобковых подчиненных. Затрудненное дыхание, расширенные зрачки, пена изо рта… Все были без сознания, прохиндей Прошка колотился об пол в судорогах. «Не жилец», — подумала я. Люк захлопнулся.
— Болиголов. — Неожиданно пришло озарение. — Во всех комнатах пучки под притолоками висят. Не признала сразу — очень уж листьями на петрушку похож.
— Вот и ответ на загадку, — кивнул студент. — Эта трава гарантированно блокирует все проявления стихийной магии. Эх, недооцениваем мы природные факторы. Нужно…
— И мышами поэтому воняло, — не унималась я. — Такой характерный запах. А я еще гадала, на какой траве хозяева медовуху настаивают! У-у-у, бестолковка! Разбойнички порядком нового атамана обмыли…
— Ребятушки мои, ребятки… — причитал Колобок. — Что ж делать-то, люди добрые?
Ну, как баба, честное слово. Как он с такими данными еще разбойниками командовать сподобился? По уму, конечно, надо всем срочно делать промывание желудков. Только, ёжкин кот, нечем.
— Хозяин! — завопила я во всю силу. — Водицы испить дай!
Ни ответа, ни привета.
— Зигфрид, подними меня снова, позову душегуба.
Студент, отбросив наконец кость, протянул ко мне руки, пошатнулся и присел, схватившись за голову:
— Найти надо…
— Давай, тетенька, подсоблю маленько, — подступился Иван.
И я птичкой взлетела под потолок. Дурачок хоть ростом и пониже барона будет, но силушкой не обижен.
— Хозяин, совесть-то поимей, — проорала в узенькую щелочку. — Пить хочется!
— Думаешь, самая умная? — насмехался мужик сверху. — На том свете отопьешься.
— Ты, упырь, пожалеешь, что с нами связался! — совсем отчаялась я.
— Ты еще упырей не видала, дура деревенская, вот солнышко зайдет, тогда и познакомишься. Она тебя на сладкое оставит — любит тонкими косточками похрустеть.
Я пошла вразнос. Бабушка могла бы гордиться и моей не девичьей памятью, и недюжинной фантазией — столько бранных слов зараз выдать даже ей было б не под силу. Злые соленые слезы текли по щекам, в горле першило от крика. Ванечка уже давно опустил меня вниз и успокаивающе гладил по голове, а я все визжала и выдавала на-гора новые ругательства.
— Ну, будя, девка, будя… — выглянул Колобок. — Слезами горю не поможешь. За подмогой поспешать надо.
— Как? всхлипнула я напоследок. — Наверху нежить проклятая бродит. Стоит только голову просунуть…
— Так мы не голову просунем. Ну, не совсем голову. Я сам пойду. Выкачусь из подпола, шмыгну под лавку, а там на двор — никто и не заметит.
А что, может сработать. Бывший атаман размером с небольшой каравай, и, если сказки не врут, существо юркое и быстрое. Однако я решила уточнить:
— А помощи у кого просить станешь?
— На тракт надо двигать, — спокойно сообщил Колобок. — Место даже по зиме бойкое. А никого не встречу — до ближайшей деревни доберусь.
— И как селян уговаривать будешь?
— Не боись, сдюжу. Умею я с народом погутарить. Думаешь, меня парни за красивые глаза атаманом в свое время выбрали?
И такой силой веяло от его слов, такой уверенностью, что я успокоилась. Ай да Колоб! Надо будет потом для памяти записать, чтоб о людях плохо заранее не думала и на первое впечатление не полагалась. Обязательно сделаю, если доживу, конечно.
В деле подготовки лазутчика помощь дурачка оказалась незаменимой. В который раз обыскав помещение, он остановил свое внимание на рассохшейся кадке. С одного удара развалил ее, выбрал и протянул мне одну из коротких толстых дощечек. Потом одной рукой поднял меня к потолочной дверце, второй — подсадил дядюшку. А уж я, помогая себе рычагом, протолкала хлебное тельце в образовавшуюся щель. Прислушалась: вроде тихо, только прошуршал по деревянному полу наш вестовой. Все. Теперь ждать помощи снаружи и молиться всем известным богам.
Зигфриду становилось хуже. Сухие, потрескавшиеся губы были закушены от боли, глаза почти ничего не выражали, дыхание стало хриплым и прерывистым.
— Ты, студент, держись, — бормотала я, гладя спутанные жесткие волосы. — Побьем супостатов. И очки твои отыщем.
Что же делать? Как влить в него хоть чуточку сил? Сердце билось часто-часто, перекачивая кровь. Ёжкин кот! Я уставилась на свои руки, высматривая выступающую вену. Резать, конечно, нечем. Но мы и зубами попробуем.
