Архонт Варанги (СИ) - Каминский Андрей Игоревич
Ночь Живы
— Моя бабка предлагала принять отцу греческую веру, но он тогда отшутился, что его вся дружина засмеет, если он откажется от наших Богов. Разве греки и болгары не стали слабее, отринув старую веру ради Распятого?
Княжич Ярополк сидел на скамейке в своей светлице, вопросительно уставившись на стоявшего перед ним немолодого худощавого человека с глубоко запавшими темными глазами, казавшимися почти черными на узком бледном лице. Неброское темное одеяние и скромный медный крест на груди казались особенно неказистыми рядом с роскошью княжеских нарядов и украшений. Однако собеседник Ярополка, словно и не замечая своего скромного вида, держался с княжичем почти как равный.
— Даже самая чистая родниковая вода может показаться мутной, если пить ее из грязного сосуда, — на ломаном, но достаточно внятном русском отвечал гость Ярополка, — греки и вправду часто бывают трусливы и лживы, им нет веры ни в чем — и потому истинным воинам, каков твой отец, немудрено решить, что таковы и все христиане. Те, кто правят нынче градом равноапостольного Константина Великого недостойны славы Рима, которым они лживо величают себя. Есть лишь один истинный Рим, Град Святого Петра, один верховный первосвященник Вселенской Церкви, что благословил меня во служение и один только истинный император — король Оттон, второй его имени, славный сын великого отца. Он не лживый грек, но отважный воин, как и весь мой народ — и он же хочет видеть другой народ, столь же сильный и славный, приобщенным к истинной вере. Твой народ, король Ярополк!
— Я знаю, что немцы умелые вояки, — пробормотал Ярополк, — и твои люди уже не раз подтвердили это здесь. Но я слышал о них и иное — от тех купцов и воинов, что приходят в варяжскую дружину отца из земель бодричей и лютичей. Они рассказывали, как немцы разоряли их земли, сжигали святилища, вырезали целыми родами...
— Разве твой отец не стер с земли всю Хазарию, разве не казнил тысячи болгар позорной смертью? — возразил священник, — мне ли, смиренному слуге божьему объяснять сыну князя и воина, что такое война? Те из славянских владык, кто принял слово божье сохранили свои земли и княжеское достоинство, став верными сынами нашей церкви. Также как и Мешко, король польский, и король данов Харальд, а до них — короли фризов, саксов, чехов. Твой отец упорствует в язычестве, но ты-то еще можешь озарить Русь светом истинной веры.
Ярополк не успел ответить — в дверь вдруг постучали и, после разрешения войти, в комнате появился один из княжеских гридней. Опасливо покосившись на «черного волхва», он приблизил губы к уху Ярополка и что-то энергично зашептал в него. Наконец, князь кивнул, отпуская слугу и тот, еще раз ошалело глянув на невозмутимо сидевшего священника, выскользнул из княжеской светлицы.
— Сейчас я должен идти, — княжич привстал со стула, — в Киев прибыл князь Полоцкий Рогволд и мне нужно встречать его, сидя на Соколином Престоле. Но мы еще вернемся к этому разговору — я еще так много не знаю о вашей вере.
— Всегда буду рад рассказать о ней побольше, ваше величество, — склонил голову священник.
Иной разговор, далеко не столь благостный, проходил в то же время к северу от Киева, в небольшом, хорошо укрепленном городце на обрывистом днепровском берегу. Совсем недавно тут кипел бой — в одном месте высокий сруб обрывался зияющей дырой, по краям которой лениво тлело, пуская черный дым, обгорелое дерево. Внутри же городца валялись тела убитых, в то время как у одной из стен скорчилось с десяток угрюмых людей, со связанными руками и лицами покрытыми ссадинами и кровоподтеками. Этих пленных сторожили высокие варяги в кольчугах, вооруженные мечами и боевыми секирами. Несколько таких варягов стояли и перед дверью Вышгородского детинца, со зверским видом зыркая по сторонам. Внутри же самого детинца, в богато обставленной горнице, еще двое варягов с двух сторон ограждали Предславу, что стояла, скрестив на груди руки, презрительно глядя на сидевшую перед ней пышнотелую черноволосую женщину с красивым, но угрюмым лицом, наспех покрытым белилами. У стены же лежал, скорчившись и уткнувшись лбом в пол, щуплый мужик с взъерошенной темно-русой шевелюрой, одетый в рваную свиту и прохудившиеся лапти. На его спине, придавливая мужчинку к земле, стоял сапог Ворона, бесстрастно рассматривавшего женщину. Та же, в свою очередь, исподлобья смотрела на жену князя, белые пальцы теребили передник темно-синего платья, покрытого серебряной вышивкой.
— Думаешь, я ничего не узнаю, а, Малка? — обманчиво мягкий голос Предславы дрожал от скрытой ненависти, — или думаешь, что я забыла о тебе? Этот пес, — она презрительно кивнула на валявшегося на полу мужика, — он только сейчас такой смурной, а уж недавно так соловьем пел — и про тебя и братца твоего.
— Тебя если каленным железом погладить, так еще и не так запоешь, — с вызовом сказала женщина, — или думаешь, никто не знает, как этот ворон черный признания выбивает? Знать его не знаю, первый раз в жизни вижу.
— Первый, так первый, — покладисто кивнула Предслава, — только то, что он говорил и много кто еще подтвердил — из тех, кого ты сама себе в стражу выбирала — и Святослав кой-кого из них даже в лицо знает. Никак ты перед ним не выкрутишься, Малка или Малуша или как там тебя нынче кличут?
-Как Святослав вернется, перед ним и отвечу, — огрызнулась Малка, — или думаешь, если ты сейчас княжья жена, так тебе все позволено? Я, может, тебе и не ровня, а вот только сына я ему родила и он нынче Новгородом правит, а твои-то дети где? Ярополк не твой сын и Олег тоже, так что...
Предслава, наклонившись, легонько ударила Малку по губам, заставив ее замолчать.
— Не трать свой яд, змея подколодная, — холодно улыбнулась княгиня, — помни где твое место, рабыня! Ярополк может и не мой сын — но и не твой тоже и тебя любит не больше моего. А уж то, что твой брат тут против него народ поднимает княжичу уж точно не понравится — и Святославу тоже.
— Мой брат — взрослый муж и сам за себя ответить сможет, когда князь вернется, — сказала Малка, — я о его делах ничего не знаю. Или думаешь князю сильно понравится, что его сын с немцами якшается? Ты сама хоть что-то для него делаешь?
— А это уже не твоя забота, — высокомерно сказала Предслава, — и вообще, все что происходит сейчас в Киеве, больше не твоего ума дела. Сегодня же собирай свое барахло и убирайся в Новгород, к сыну и брату. Не послушаешься — пеняй на себя, ты меня знаешь — и Ворона тоже.
Малка еще раз покосилась на бесстрастного варяга, что по-прежнему давил сапогом на хребет несчастного мужичонки, потом перевела полный бессильной ненависти взгляд на Предславу и неохотно кивнула.
Волшебная ночь, — тихая, теплая, темная, — спустилась на Киев и туман объял его своим покрывалом, в котором, словно большой остров в белом море, высилась Старокиевская гора, с мелькавшими в окнах детинца редкими огоньками. Белесые клубы ползли по реке, словно извивающиеся змеи, заползая и в подступившие к города с юга дебри Перевесища. Излюбленное место княжьих охот, в эту ночь густые леса становились местом мира и любви — когда Богиня Жива ступала ногами по влажному чернозему, пробуждая могучие силы Матери Сырой Земли, дарующие жизнь лесу и всему, что живет и плодится в нем. Ночные птицы бесшумно скользили меж деревьев, с писком копошилась лесная живность. Вот диковинный зверек, похожий на помесь ласки и ящерицы, перебежал лесную тропку, блеснув похожими на черные бусины глазами и исчез в густых зарослях. Средь папоротников мерцали загадочные огоньки, в лесу мелькали смутные тени с зелеными волосами и эхом разносился игривый смех.
