Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром
— Нет, этого не может быть… — пробормотал Кено. — Я брежу… Сейчас я закрою глаза, ущипну себя как следует, а когда открою их, тебя здесь уже не будет.
— Нет, я, конечно, могу и уйти… — сказал Аскер, — но тогда вы не услышите рассказа обо всем, что со мной происходило. Думаю, для вас это будет гораздо большая потеря, чем для меня, потому что вы так давно сидите в этой дыре, что, наверное, совсем забыли, какова жизнь на вкус.
— Нет-нет, Лио, останься! — всполошился Кено. — Прости меня, старого глупца. Это по моей вине у тебя были такие неприятности с Эргеребом…
— Можете считать меня орудием своего возмездия, учитель. Жаль только, что вы не видели нашего поединка. Скажите, вам не приходило в голову собирать здесь раз в год или в несколько лет своих учеников и устраивать между ними поединки соответственно их степеням?
— Такое кощунство! Сиа не может применяться для насилия!
— Неужели? — усмехнулся Аскер. — И это говорит тот, кто никогда не интересовался, как же она на самом деле применяется? Да, я вижу, мне еще долго придется разбираться с вашим обширным наследством и приводить его в должный вид. А пока…
— А пока ты научишь меня тому, что освоил сам? — спросил Кено, заглядывая в глаза Аскеру.
— Научу, — снисходительно улыбнулся Аскер. — Но у меня есть планы и относительно своего собственного образования. Знаете, учитель, когда я уезжал отсюда с полной головой знаний и добрых советов, я думал, что всемогущ. Теперь я кажусь себе самонадеянным болваном. Я все еще жалкий дилетант, и все мои трюки рассчитаны в основном на внешний эффект.
— Ты клевещешь на самого себя, Лио! — встрепенулся Кено. — Твое владение Сиа почти совершенно! Я говорю «почти» только потому, что в мире нет ничего истинно совершенного. Нельзя требовать слишком много.
— Я ни от кого ничего не требую, учитель. Просто я поставил себе этак с дюжину задач и собираюсь сидеть в Баяр-Хенгоре до тех пор, пока они мне не поддадутся или пока я сам не буду уверен в их неразрешимости, пусть даже для этого мне понадобится лет восемь. Времени у меня в достатке.
— А зачем тебе это, Лио?
— Как, учитель?! — встрепенулся Аскер. — Вы ведь даже не знаете, что это за задачи! Первым делом я хочу научиться пополнять запасы энергии не таким явным образом, как это вынуждены делать остальные. Мне надоело сидеть в ящике и трястись, как бы кто-нибудь не открыл крышку и ненароком не ослеп. Я хочу, чтобы Сиа пронизывала меня насквозь и оставалась во мне тогда, когда я сам этого пожелаю, а не только во время медитаций.
— Лио, ты с ума сошел! Так не бывает!
— Ну вот, опять вы за свое, учитель. Незаметное проникновение в сознание тоже до недавних пор было бредом — и что теперь? Дальше. Я хочу вплотную заняться четвертой ступенью и научиться изменять свойства пространства — вроде перемещения предметов на расстояние и прочего в том же духе. Я также собираюсь перестроить свой обмен веществ с тем, чтобы не употреблять грубую материальную пищу, а питаться чистой энергией. Я хотел бы научиться имплантации своей души в чужое тело с последующим слиянием с донорским разумом или его вытеснением. Я запланировал еще много всяких мелочей, но я посвящу вас в свои планы как-нибудь потом: для первого раза, по-моему, достаточно.
— Ну ты, Лио, и наглец, — покачал головой Кено. — На что у Эргереба были амбиции, но до тебя ему — как до Аткара вплавь.
— Благодарю вас, учитель, — улыбнулся Аскер. — Похоже на то, что наглость — это мое самое сильное качество. Но когда я расскажу вам все — все, как на исповеди, и даже с собственными комментариями, вы, возможно, измените свое столь лестное мнение обо мне.
— Ты и в самом деле собираешься рассказать мне все, Лио? — старый учитель заранее опустил глаза, представляя, какое же может быть это все.
— И притом с превеликим удовольствием. Моя история не только занимательна, но и чрезвычайно поучительна. К тому же, я так долго лгал всем подряд, — вернее, говорил только половину правды, что на самом деле и есть наибольшая ложь, что мне просто необходимо исповедоваться. К священникам я бы ни за что не пошел: это наиболее ловкие и коварные представители рода авринского. За это я их очень уважаю, но в друзья не взял бы. Остаетесь только вы, учитель, и вам придется меня выслушать, несмотря на все ваше стремление укрыться подальше от мирских дел.
Кено кивнул. Теперь он мог только слушать и кивать: его ученик давно перерос его и называл учителем лишь по старой памяти, хотя имел полное право называть его просто по имени. Но Кено, хотя ему было неловко каждый раз слышать в свой адрес почтительное «учитель», не решился попросить Аскера об этом.
…Вот я и снова здесь.
Бедный старый Кено, до чего же мне жаль его: полжизни прожить с больной совестью и с ужасом наблюдать отсюда, как его детище распоряжается в Скаргиаре, попирая все возможные законы добра и справедливости… До чего жалкое существование!
Но чужие ошибки для того и существуют, чтобы я на них учился. И чем больше этих ошибок, тем совершеннее могу я стать, — если, конечно, у меня хватит ума извлечь из них соответствующие выводы.
Как часто учитель гробит души учеников, закладывая в них свое упадническое ошибочное мировоззрение! Он прививает им свой образ мыслей, и впоследствии они поступают так, как поступил бы он, не задумываясь над тем, правильно ли это. Ведь он, как-никак, умнее, зачастую старше, а следовательно, у него больше жизненного опыта. И куда только девается способность самостоятельно рассуждать?
Мне с учителями повезло: они никогда не были для меня авторитетом. Сначала это были бесстрастные книги, а потом многострадальный Кено… Страшно даже подумать, что могло из меня получиться, если бы я прислушивался ко всем его советам.
Невольно создается впечатление, что все в этом мире устроено так, чтобы ограничить свободу воли живущих в нем. Взять хотя бы великую книгу божественной мудрости Нагана-Сурра: «Жизнь есть цепь страданий, и не каждая смерть прервет ее». Эту догму дети узнают в самом раннем детстве. Они еще не осознают, что над ними совершено насилие, но уже повторяют за священником строки святой книги. Кстати, это еще вопрос, как и кем она была написана. Может быть, божеством, а может быть, каким-нибудь закоренелым пессимистом с буйной фантазией во время очередного приступа депрессии. В любом случае, после такой науки жизнь воспринимается как некая роковая неизбежность, грозящая ослушнику многими карами. Эту жизнь нужно прожить как можно тише, чтобы сияющий взор какого-нибудь божества ненароком не испепелил незадачливого вольнодумца. Грехи, — впрочем, как и чрезмерные добродетели, — караются, но если грешить потихоньку, то, может быть, и пронесет… а еще лучше откупиться…
