Стивен Эриксон - Дом Цепей
Или, скорее, как подумал он, нашел отличное место для засады.
Если бы мерная капель крови не выдавала место укрытия…
Карса отводил взор от залитого чернильными тенями входа в узкий переулок чуть спереди и справа. Начал шагать неуверенно, словно от боли и тревоги. Он не совсем притворялся. Кровь на руках стала липкой и могла помешать надежному захвату клинка.
Тени рвали темноту, словно вступившие в войну стихийные силы, однако темнота отступали. Приближается заря, понял Карса.
Он оказался напротив переулка.
И пес атаковал.
Карса прыгнул, изворачиваясь над землей и прорезая мечом арку в воздухе.
Кончик коснулся шкуры, однако атака вынесла зверя за спину Карсы. Пес приземлился на одну лапу, та подломилась — пес упал на плечо и перекатился.
Карса встал и повернулся.
Зверь уже был в полуприседе, снова готовый напасть.
Ворвавшийся в переулок конь удивил и пса, и Тоблакая. Паникующее животное неслось слепо — это стало очевидным, когда оно врезалось в Гончую.
Двое всадников вылетели из седла, угодив на спину пса.
Пес упал от силы удара. Конь дико взмахивал копытами, коротко всхрапывая, словно легкие его парализовало. Позади когти пса скребли мостовую, пока тот пытался встать.
Карса с рычанием рванулся, вонзая меч в холку зверя.
Тот завизжал и бросился на Тоблакая.
Карса отпрыгнул, не выпуская из рук меча.
Кровь обильно текла из раны на горле — пес стоял на трех лапах, дрожа, голова опускалась. Он кашлял алым на камни мостовой.
Из теней выскочила фигура. Шипастый шар на конце кистеня просвистел в воздухе, с грохотом угодив в голову зверя. Второй удар с явственным треском проломил толстый череп.
Карса подошел ближе. Пес наконец-то свалился с ног.
Леомен и Карса поспешили прикончить его, стоя с двух сторон. Дюжина ударов, и пес умер.
Корабб Бхилан Зену'алас выбрел на улицу, держа сломанный меч.
Карса вытер кровавую кашу с клинка и сверкнул на Леомена глазами. — Мне твоя помощь не требовалась! — рявкнул он.
Леомен ухмыльнулся: — А мне твоя — очень.
* * *Жемчуг вылез из рва, пополз по куче трупов. После вполне изящного умерщвления Хенарас дела шли все хуже и хуже — «качусь под гору, и яма впереди много глубже этой траншеи». Бесчисленная стража, потом армия духов с вполне вещественным оружием в руках. Голова все еще болит от поцелуя Лостары… «проклятая баба, я только подумал, что раскусил…»
Его резали и рубили всю дорогу через проклятый лагерь. Теперь он брел по развалинам почти вслепую.
Темнота впереди расходилась, словно рваная тряпка. Куральд Эмурланн открывался цветом смерти, и оазис стал его темным сердцем. Под гнетом выброса магической силы лучшее, что он мог — идти не падая.
Но если Лостара еще в порядке, они смогут извлечь из событий нечто ценное…
Он помедлил у края ямы, в которой ее оставил. Никакого движения. Они или залегла, или ушла. Жемчуг подошел ближе. «Ненавижу такие ночи. Ничто не идет по плану…»
Нечто твердое ударило его в висок. Он упал, почти потеряв сознание, лицо вжалось в холодную грязную почву.
Голос пророкотал сверху: — Это за город Малаз. Но ты мне еще должен.
— После Хенарас? — пробубнил Жемчуг. Каждое слово поднимало крошечную тучку пыли. — Это ты мне задолжал.
— За нее? Не стоило и считать.
Что-то тяжело упало рядом. И застонало.
— Хорошо, — вздохнул Коготь (новая пыль, Вихрь в миниатюре). — Значит, я снова должен.
— Рад, что ты согласен. Ну, шуми погромче. Твоя милашка придет проверить… рано или поздно.
Жемчуг слушал, как затихают шаги. Две пары ног. «Думаю, колдун не был настроен болтать.
Со мной.
Похоже, меня крепко посрамили».
Связанная туша рядом снова застонала.
Жемчуг невольно улыбнулся.
На востоке порозовело небо. Ночь кончилась.
Глава 26
В тот день Рараку вздымается.
XXXIV.II.1.81 «Слова пророчества», Книга Откровений ДриджныБогиня Вихря когда-то была яростной бурей ветра и песка. Стеной, окружившей молодую женщину, прежде известную как Фелисин из Дома Паран, а потом ставшую Ша'ик, Избранной, главной правительницей Армии Откровения.
Фелисин было именем матери. Она дала его приемной дочери. А сама потеряла имя. Хотя иногда, в глубочайшие часы ночи, в сердце порожденной ею непроницаемой тишины… удается мельком заметить ту девушку, какой она была прежде. Мутное отражение в металлическом зеркале. Круглощекая и румяная, широкая улыбка и ясные глаза. Дитя, которую обожал брат, всегда готовый подбрасывать ее на колене, как на брыкливом коне — визг страха и восторга наполнял комнату.
Ее мать имела дар видений. Всем было известно. Признанная истина. Младшая дочь мечтала, что однажды найдет этот талант в себе.
Но дар пришел лишь вместе с богиней, злобной и ужасной тварью, чья душа иссохла, став бесплодней любой пустыни. Ша'ик осаждали видения мутные и непрочные. Они, сумела понять Ша'ик, не рождены талантом. Они — порождения страха.
Страха богини.
Ныне стена Вихря сократилась, отступила, ушла из внешнего мира, чтобы бушевать под загорелой кожей Ша'ик, в венах и артериях, крениться на волнах, отуплять разум.
О, сила там была. Горькая от древности, желчная и недружелюбная. То, что ее питало, несло кислый вкус измены. Пронзающей сердце, очень личной измены. Всё это должно было давно исцелиться, онеметь, стать тугой тканью рубца. Но злобное наслаждение поддерживало рану, питало лихорадочное гниение, пока не осталась лишь ненависть. Ненависть к… кому-то, ненависть столь ветхая, что не имеет лица.
В моменты холодного понимания Ша'ик видела богиню насквозь. Безумная, дошедшая до такого ожесточения, что никакое преступление, никакая измена не заслужила столь жестокой реакции. Пропорции искажены. С самого начала. Отсюда догадка: склонность к безумию уже была, темные пороки пятнали душу, сумевшую прогрызть себе путь к возвышению.
Шаг за шагом мы идем по ужасающим тропам. Бредем по краю немыслимой бездны. Спутники ничего не замечают. Мир видит ровное место. Шаг за шагом, как все — и внешне, и даже внутренне. Вот разве что напряжение, шепот паники… Смутное отупение, угрожающее равновесию.
Фелисин, ставшая Ша'ик, научилась это понимать.
Ибо сама прошла таким путем.
Ненависть сладкая, как нектар.
«Я зашла в бездну.
Я так же безумна, как богиня. Вот почему она меня избрала. Мы родственные души…
Так за какой уступ я цепляюсь так отчаянно? Почему твержу себе, что спасение еще возможно? Что могу вернуться… снова найти место, где нет безумия, где нет смущения.
