Память льда - Эриксон Стивен

Колл медленно опустил меч в ножны. Советник не мог объяснить себе, почему так поступает: ни на один свой вопрос он не получил вразумительного ответа, да и от мысли о покровительстве Худа его бросало в холодный пот. Тем не менее даруджиец кивнул и сказал:

— Хорошо. Но сперва надо поднять Мурильо и перенести его в повозку.

— Да, конечно, — согласился Рыцарь Смерти. — Я сам должен был это сделать, но в тот момент мечи словно приросли к моим рукам… Корбал Брош заглянул в меня. Его слова меня… встревожили. Я подозреваю, что умер. Скажи мне, Колл из Даруджистана: я действительно мертв?

— Не могу утверждать с уверенностью, но мне… так кажется, — осторожно ответил Колл.

— Как говорится, «мертвые не спят».

Колл тоже слышал эту пословицу, происходившую из храма самого Худа. Знал он также и ее мрачное окончание.

— «А живые — не живут», — кивнул советник. — Правда, мне это кажется какой-то бессмыслицей, — добавил он.

— В этом есть смысл, — возразил воин. — Теперь я знаю, что утратил то, о чем не ведал, пока им обладал.

Колл задумался над его словами и тяжело вздохнул:

— Для меня это слишком сложно, но спорить не стану… У тебя есть имя?

— Наверное, есть, однако я его позабыл.

Колл склонился над Мурильо и поднял друга на руки.

— Мне не хочется называть тебя Рыцарем Смерти. Это не имя, а титул… Наверное, ты был джидратом? И капанцем по происхождению… впрочем, судя по бронзовому оттенку твоей кожи…

— Нет, Колл из Даруджистана, я не был ни джидратом, ни капанцем. Я вообще не с этого континента и не знаю, зачем и каким образом сюда попал. Но это произошло совсем недавно. Такова воля моего господина. А из прошлого я помню только одну-единственную картину.

Колл осторожно уложил Мурильо на повозку.

— И что же именно?

— Когда-то я стоял внутри огня.

— Тяжкое воспоминание, — вздохнул даруджиец.

— Было очень больно, но я не сдавался. Я продолжал сражаться… или мне так казалось. Помню только, что я поклялся защищать жизнь ребенка. Я не знаю, куда потом делся тот ребенок. Наверное… я потерпел поражение.

— Ладно, тебе все-таки необходимо имя.

— Возможно, ты сумеешь придумать его со временем, Колл из Даруджистана.

— Обещаю.

— Или, быть может, однажды память полностью возвратится ко мне, а вместе с ней — и мое имя.

«Если у Худа есть хоть капля милосердия, пусть этот день никогда не наступит. На самом деле это великое благо, дружище, что ты лишен памяти. Подозреваю, что жизнь твоя была отнюдь не легкой. Как и твоя смерть. Наверное, Худ все же обладает милосердием, ибо он услал тебя далеко от знакомых мест. Ведь если не обращать внимания на черты твоего лица и странный цвет кожи, все говорит о том, что прежде ты был малазанцем».

Итковиан переправлялся на последнем плоту. К тому времени уже наступила ночь, и над головой сверкала россыпь ярких звезд. Вместе с Итковианом плыли Каменная, Ворчун и несколько десятков его полосатых сподвижников, а также около сотни рхиви (преимущественно стариков и старух). Вместе с рхиви путешествовали и их собаки. Поначалу псы лаяли и скулили, но затем успокоились и улеглись на шершавые доски пола, с интересом разглядывая темную воду. Почуяв землю, собаки поспешно вскочили и с громким лаем спрыгнули с плота, шлепая по воде среди прибрежных камышей, чему Итковиан немало обрадовался. Он подошел к своей лошади и взял поводья, дожидаясь, пока опустят сходни. Ворчун и Каменная вяло переругивались, словно муж и жена, уже давно живущие вместе и успевшие друг другу порядком надоесть. «Серого меча» ничуть не занимала их перепалка, равно как и суета стариков-рхиви, готовых вслед за собаками прыгнуть в черную воду и месить ногами вязкий ил.

Воздух над низкими холмами пах дымом многочисленных лагерных костров. Здешние земли почти не отличались от земель на северном берегу реки. Однако переправа через Серп ознаменовала собой новый этап похода: армия вступила в пределы Паннионского Домина. Самих паннионцев здесь давно уже не было. О них напоминали лишь следы лихорадочного отступления оставшихся войск септарха Кульпата.

Ворчун встал рядом с Итковианом:

— Сдается мне, мы так и прошагаем до самого Коралла, не встретив ни одного паннионца.

— Мне тоже так кажется. На месте Провидца я бы не стал оборонять три совершенно бесполезных для него города.

— Скажу тебе больше. Я уж начинаю подозревать, будто Дуджек с Брудом забыли, что армия, осаждавшая Капастан, не единственная. Сколько еще у Провидца таких армий? Две? Три? И пусть Кульпат оказался не самым удачливым септархом, но ведь остались еще шестеро, и они вполне способны задать нам перцу.

— Враг, конечно же, понимает, что мы направляемся в его логово, и готовится к встрече. Но знаешь, если уподобить Паннионский Домин песочным часам, то самые последние песчинки уже сыплются вниз…

Смертный меч Трича удивленно хмыкнул:

— Никак тебе известно нечто такое, чего мы не знаем?

— Не думай, что я разведал какие-то важные секреты. Просто наблюдал за армией Кульпата, тенескариями и сделал кое-какие выводы.

— Так поделись ими со мной!

Итковиан бросил взгляд в сторону лагеря, потом снова повернулся к своему спутнику:

— Города и правительства подобны головке цветка, а стебель — это народ, чьи корни уходят в землю и там добывают пищу для всего растения. Однако в империи, называемой Паннионским Домином, народа нет. Есть лишь тенескарии — бывшие крестьяне, оторванные от привычной почвы. Люди, которых изгнали из родных деревень, лишили крова и возможности трудиться на земле. Естественно, что выращивать и поставлять пищу стало некому, отсюда и повсеместное распространение людоедства. Думаю, нам на пути будут постоянно встречаться опустошенные земли, но это отнюдь не тактический маневр со стороны Провидца. Земли пустуют уже давно, а потому зловещий паннионский цветок, хотя и кажется живым, на самом деле мертв.

— И чей же это замысел? — спросил Ворчун. — Самого Паннионского Провидца или Увечного Бога?

— Этого я не знаю, — пожал плечами Итковиан. — Мне думается, из всех четырех городов жизнь мы застанем только в Коралле. Остальные три пусты. Их обитатели частично перебиты, частично съедены, а частично подались в тенескарии. У Паннионского Провидца не осталось иного выбора, кроме как стянуть все свои силы к Кораллу, где он нынче обосновался. Его солдатам вскоре придется — если уже не пришлось — последовать примеру тенескариев. Думаю, Провидец заранее знал, что рано или поздно тенескарии станут пищей для солдат.

Чувствовалось, что его слова взволновали Ворчуна.

— Ну и жуткую картину ты нарисовал, Итковиан. Любое государство обязано думать, за счет чего оно будет жить.

— Вот Провидец и придумал: за счет нескончаемого расширения границ своей империи.

— Но тогда получается, что жизнь останется только на внешних границах, а внутри — мертвое пространство. И чем дальше, тем оно все больше и больше? — («Серый меч» молча кивнул.) — Стало быть, Каладан Бруд и Дуджек Однорукий напрасно ждут сражений в Лесте, Сетте и Маурике?

— Подозреваю, что так оно и есть, — подтвердил бывший несокрушимый щит.

— И если ты прав, малазанцы зазря сделают крюк на запад. Только своих людей понапрасну измотают.

— Возможно, были и другие причины, оправдывающие разделение армий. Просто мы о них не знаем.

— В таком случае, — усмехнулся Ворчун, — объединенные армии не такие уж и объединенные.

— Судьба свела вместе двух могущественных полководцев. К тому же — давнишних соперников, которых только общая опасность заставила прекратить вражду. Просто удивительно, что за все это время они ни разу не схлестнулись в поединке своеволия, — продолжал рассуждать Итковиан.

Его собеседник ничего не ответил.

Наконец к плоту приладили сходни. Наемники из войска Бруда действовали на редкость проворно, и Итковиан в который уже раз удивился, почему моттских солдат прозвали «разгильдяями».

— Остается лишь надеяться, что осада Коралла будет недолгой, — нарушил молчание Ворчун.