Елена Хаецкая - Здесь был Баранов
– Там что, война?
– Похоже на то. Они, кажется, приняли нас за врагов. Нам пришлось туго. Мы производили ремонт, отбиваясь от нападений. Ты знаешь, Димка, на самом деле не было никакой необходимости жертвовать Геркой. Мы просто слишком рано взлетели. Вернуть корабль невозможно. Я чересчур поздно увидел, что на борту не все… Мы вынуждены были торопиться, аборигены наступали…
– Значит, вы были лишены возможности изучить цивилизацию?
– Ну почему?.. Кое-что мы увидели… Но какое может быть изучение без контакта? Мы в основном отбивались от них.
– Убивали их, – уточнил Баранов.
– А ты предпочел бы, чтобы они убивали нас?
Прозвенел звонок на большую перемену. Мимо запертой двери энергично затопали ноги.
– Терочкин, к тебе можно? – спросил из-за двери незабвенный голос комиссара Эйвадиса.
– Входи, Артур.
Артур вошел в сопровождении злополучного Петрова. Железными клещами своих комиссарских пальцев Эйвадис уцепил мальчика за плечо.
– Почему он трется под дверью? Подслушивает?
– Я не подслушиваю!
– Отпусти ребенка, Артур, – сказал Баранов.
Эйвадис близоруко прищурился:
– Простите, не узнаю.
– Да это я, Баранов, – сказал Дима.
Эйвадис ничуть не удивился.
– Что ты тут делаешь?
– В гости зашел. – Дима отвернулся от Артура и сказал мальчику: – Иди обедать, Данька. Тебе ничего не будет.
Мальчик шмыгнул за дверь. Эйвадис отнесся к своему бывшему товарищу критически.
– Да, – уронил он, закончив беглый осмотр Димы. – Низко же ты скатился, Баранов.
Дима встал.
– Жанно, – сказал он, – если захочешь еще поговорить, приходи ко мне на работу. Я буду в античном подвале. Или, если хочешь, заходи домой. Пока.
Он двинулся к выходу.
– А пропуск? – всполошился Иван.
– Иди ты в задницу со своим пропуском, – дружески посоветовал Дима. Уже в дверях он обернулся. – Слушай, Ванька, – негромко произнес тупица Баранов, – а что, если вас занесло не в пространстве, а просто во времени?
На вторичное посещение барановских трущоб Иван не решился. Он был по-своему смелым человеком, но квартира, где обитал бывший его друг, наводила на него ужас. После визита Димы Терочкин потерял покой. Ему чудилось, что он заглянул в бездну, куда восемь лет назад своими руками столкнул лучшего друга. В памяти вставали одна за другой чудовищные подробности: грязная одежда с чужого плеча… чайник этот кошмарный с «чайной пылью»…
И при этом Баранов, видите ли, ходит, задирая нос. А сам, между прочим, живет по талонам. Этот бродяга осуждает его – космопроходца Терочкина. Да что он понимает, сидя в своей конуре? И что это за дурацкое замечание насчет того, что их «занесло во времени»? Что за безумные гипотезы зародились в мозгах дисквалифицированного сюковца?
Иван отправился в Эрмитаж. Он прошел контроль без билета, по удостоверению космической службы, но на реставрацию музея пожертвовал червонец, сунув его в пузатую стеклянную вазу, выставленную у входа специально для этих целей. Указатель оповещал о том, что античное собрание находится в подвале. Иван спустился по темной лестнице и оказался в длинном сыром неосвещенном коридоре. В конце горел свет. Терочкин двинулся на этот свет и вскоре услышал, как Баранов хлюпает мокрой тряпкой и фальшиво поет:
Когда фонарики качаются ночные
И черный кот уже выходит из ворот…
– Димка, – позвал Иван.
Пение на миг прервалось, чтобы возобновиться отчаянным воплем:
Я из пивной! иду!
И ничего! не жду!
И никого! уж я не в силах! полюбить!
– Дим-ка! – еще громче позвал Иван.
Баранов свесился со стремянки.
– Кто там? – крикнул он, всматриваясь в темноту. – Дядя Коля, ты?
Иван вышел на свет.
– Это я.
Ему показалось, что Дима был разочарован. Баранов слез со стремянки, бросил тряпку и пошел ему навстречу, обтирая руки о синий сатиновый халат.
– Пошли в бытовку, – предложил он.
Он отворил невидимую дверь, зажег свет, и Иван, чуть пригнувшись, переступил порог маленькой чумазой комнатки с закопченными стенами и паутиной по углам. В полной тишине на стол, где стояли немытые стаканы бурого цвета, сорвался паук.
– Ты бы хоть пауков вывел, – раздраженно сказал Терочкин.
Дима равнодушно смахнул восьминогого со стола.
– Они полезные. Они у меня тараканов ловят.
– Я по делу.
– Да догадался уж.
Дима сполоснул стаканы ржавой водой из-под крана, налил и сунул в один из них покрытый наростами кипятильник.
– Я чаю не хочу, – поспешно сказал Терочкин.
– Зато я хочу, – ответствовал Дима и обнял Ивана за плечи. – Ну что, сюкорг? Побеседуем?
– Чем ты занимался? – спросил Ваня, высвобождаясь.
– Статуи мыл. – Дима хихикнул. – Намного приятнее, чем мыть покойников, хотя сходство в ощущениях есть. Ибо нет на свете ничего холоднее, чем мертвец, пролежавший в холодильной камере… Хочешь посмотреть?
Иван содрогнулся от отвращения.
– Дурачок, статуи – это произведения искусства, – ласково сказал Вадим. Он заварил в стакане пресловутую чайную пыль и прикрыл покоробившимся листочком бумаги. Терочкин задумчиво смотрел на его руки. Грубые, грязные, с обломанными ногтями.
– Димка, ты счастлив? – внезапно спросил он.
Вадим, нисколько не удивившись, тотчас ответил:
– Когда как.
– А я почему-то – нет.
Вадим уселся напротив, двумя ладонями придвинул к себе стакан и без улыбки предложил:
– Ваня, давай дружить.
– Давай.
– Хочешь чаю?
– Хочу, – отважно сказал Иван.
Дима отлил ему из своего стакана ровно половину.
– У меня есть сухари, но их мышка погрызла.
– Давай сухари.
– Ты зачем пришел, Ванька?
– Возвращайся в СЮК, Вадим. Сейчас я могу ходатайствовать перед кем угодно и о чем угодно. Ты не думай, я тебя не боюсь. Я просто хочу для тебя сделать что-нибудь хорошее.
Дима задумчиво отозвался:
– Думаешь, я смогу?
– Тебе же двадцать два года…
– Хочешь сказать, что у меня все впереди?
Иван кивнул.
– А что у меня позади – об этом ты предпочитаешь забыть? – Баранов неожиданно засмеялся. – Я сам стал другой. Характер, отношение к людям, к лозунгам, к целям – как с этим быть?
– Не понял.
– И не поймешь. Хватит об этом, ладно?
Они помолчали немного. Дима пил свой чай и шумно грыз траченые мышами сухари. Потом удовлетворенно вздохнул, вытер рот и поднялся.
– Идем, я покажу тебе своего Юпитера.
Иван нехотя пошел за ним следом. Его совершенно не интересовала древняя рухлядь, но обижать Баранова не хотелось. Они вошли в подвальную комнату, и Дима включил свет.
