Елена Хаецкая - Здесь был Баранов
– Идиот! Тебе не положено! Когда ты начнешь на горшок проситься, гадина! У, урод вонючий!
Эти рыдания и довели двух интеллигентов до акта неслыханного самопожертвования. В один прекрасный день Вишняков подстерег Клавдию на кухне, вручил ей два комплекта мыльно-моющих талонов и проникновенно сказал, когда она схватила его руку и увлажнила ее слезами:
– Клаша, я вас попрошу только об одном: не называйте больше ребенка идиотом. Пусть какает как свободная личность.
Кстати, именно этим благородным поступком и объяснялся засаленный вид Баранова.
– Да, вырос, вырос мальчик, – задумчиво сказал Вишняков и заскрипел койкой. – Я видел его однажды, семь лет назад. Вы ведь ровесники?
– Мы даже дружили, – мечтательно сказал Дима. – И Ванька всегда за меня вступался.
– Ну-ну, – произнес Вишняков. – Кстати, Вадим, я нашел одну любопытную статейку, как раз для вас. Вы разрешите мне почитать вам вслух, пока вы моете посуду?
Дима кивнул, нимало не заботясь о том, что Вишняков его не видит.
«Светлое радостное утро 28 июня 1937 года, – начал Вишняков, непонятно булькнув, видимо, от удовольствия. – Вся Сицилия с напряженным интересом следит за героическими археологическими изысканиями посланцев молодой республики Советов. Они заняты трудными беспрецедентными работами – раскопками античного города Гераклеи. Все они молоды – как и страна, пославшая их. Пожалуй, старше всех начальник поисковой партии, младший научный сотрудник объединения «Севзапархремдревность» Георгий Николаевич Кротов – ему 28 лет. «Кротя» – любовно называют его сослуживцы. Его полуобнаженный, сожженный беспощадным солнцем Сицилии торс, словно изваянный из коринфской бронзы, мелькает там и тут. Научная цель экспедиции – проследить и изучить по античным надписям развитие в Сицилии II века до н. э. классовой борьбы, которая с громом опрокинула Римскую империю.
И вот – успех! Сенсация, которую буржуазные историки, движимые классовым чутьем, всячески замалчивают: на стене гладиаторской казармы Кротов обнаружил бессмертный призыв: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Предположение о том, что эта надпись представляет собой позднейшую подделку, полностью несостоятельно – анализы подтвердили ее античное происхождение.
Кротов выдвинул гипотезу о том, что ее нанесла рука гладиатора-иудея, предка Карла Маркса.
Марксистско-сталинская концепция исторического процесса продолжает свое победоносное движение вперед».
– Ну как?
– Здорово! – искренне восхитился Дима.
– Признавайтесь, Вадим, это ваша работа?
– Моя, – с удовольствием ответил Баранов. – Ой, какой я был идиот! Написал, перечитывал каждое утро и тащился.
– Этот «Кротя» на вашем хулиганстве диссертацию защитил, – заметил Вишняков.
Дима протер стол и налил себе еще чаю.
– Сладкого хочется, – сказал он.
– Возьмите сахар.
– В растворенном виде не то.
– А вы вприкуску, – разрешил Вишняков.
Они покупали сахар не в пачке, а колотый, поскольку колотый слаще. Дима выбрал кусок побольше и начал со свистом тянуть сквозь него чай.
– А что стало потом с этим Кротовым? – спросил он.
– Почему с ним должно было что-то «стать»? Премию, небось, получил, передал ее в фонд ДОСААФа…
– Ну, 1937 год и все такое, – пояснил Дима.
– А, это… Да черт его знает, этого Кротова. Тут не сказано.
– Жалко. Вчера дядя Коля из морга мне интересные вещи рассказывал как раз про это. Ну, как его звали, тирана-то? Про Сталина, – сказал Дима.
Вишняков поднял глаза на шкаф.
– Ваш дядя Коля из морга – пьяница, Вадим, – строго сказал он.
– Зато с ним интересно.
– Это он наблевал у нас под лестницей?
Дима кивнул. Шкаф давно уже не был для них помехой в беседе.
– Когда-нибудь я вынесу вам выговор с занесением в личное дело, – пообещал Вишняков. – Если вы будете пить, Вадим, вы пропадете.
– Когда я был гладиатором, – сказал Дима, – я фалернское глушил, как воду.
Вишняков возмущенно заворочался на скрипучей койке.
– А этот юноша, звездолетчик, бывший ваш товарищ – он бы себе такого не позволил. Потому и добился успеха.
Дима поставил кружку на стол и возник из-за шкафа.
– Евгений Петрович, – сказал он, – они ведь бросили Герку там одного.
Вишняков спокойно смотрел в его встревоженное лицо.
– А вас, Вадим, это мучает?
– Нет, не особенно… Просто… Ну, Герка – он самый безответный. То есть беззаветный. Он так искренне во все верит. Скромный, преданный… И именно его… – Баранов покраснел.
Вишняков пошарил под койкой, выволок женскую хозяйственную сумку с оборванными ручками и, свесившись, начал перебирать лежавшие в ней бумаги.
– Вы меня слушаете?
– Слушаю, – раздалось из-под койки. – Очень внимательно.
Дима сел на свою кровать и начал стаскивать с ног расхлябанные ботинки.
– А я рад, что они меня выперли, – заявил он.
– Спортное замечание, – отозвался Вишняков.
– Да, рад. И хорошо, что я не полетел в космос, а отправился под суд. Я очень рад, что живу здесь, а не на космобазе. И что работаю у вас, а не у них. Рад и все тут.
Он растянулся на досках.
– Кстати, завтра я не приду на работу, – оповестил он начальника, уже засыпая.
– Это еще почему?
Вадим приоткрыл глаза.
– Дела, – коротко пояснил он. И почти тотчас тихонько засопел.
В родном интернате Дима не появлялся уже восемь лет – и не потому, что боялся воспоминаний. Просто незачем было. Но вот прилетели в Ленинград его однокурсники, и он отправился туда, предварительно посетив баню.
Мыло для бани он одолжил у дяди Коли. С возвратом. Находясь же в бане, мыльную воду из шайки Баранов предусмотрительно не слил, а постирал в ней свою рубашку под возмущенные вопли банщицы, которая непринужденно заходила в мужское отделение проверить, не нарушает ли кто из клиентов «Правила пользования баней». Баранов нарушал. На вопли женщины он ответил в нехорошем смысле и вышел из бани со жгутом мокрой рубахи под мышкой, полуобнаженный.
Дима прошел через двор интерната, открыл знакомую дверь и, спросив у юного сюковца, как найти Терочкина, стал подниматься на второй этаж. Интернат ничуть не изменился за все эти годы. Только дети были уже другие.
Баранов нашел Ивана в Знаменной Комнате. Бывший сюкорг разложил на столах для заседаний карты и схемы и, судя по всему, напряженно работал над отчетом.
– Привет, – сказал Баранов, просачиваясь за дверь.
– Димка, – обрадовался Иван. – Садись. Ты как здесь?
– К тебе пришел. Поговорить.
– А я вот отчет пишу, – скромно сказал Иван.
– Молодец, – вежливо отозвался Дима.
