Урсула Ле Гуин - Пересадка
В деревне или в городе, когда дома людей расположены поблизости друг от друга, фрины почти каждую ночь часть времени проводят в неких фантасмагорических видениях, которые представляют собой немыслимую смесь их собственных снов, снов других людей, живущих рядом, снов домашних животных и т. д… Лично я плохо могу себе это даже представить.
Я попросила одну свою знакомую, жительницу маленького городка, пересказать мне любой из ее снов прошлой ночи, какой только она сможет вспомнить. Сперва она явно колебалась, утверждая, что все это чепуха и только «сильные» сны заслуживают хоть какого-то внимания. Видимо, ей просто не хотелось рассказывать мне, иностранке, что происходит в головах ее соседей. Но мне все же удалось как-то убедить, что интерес мой совершенно искренний и не имеет ни малейшего отношения в вуайеризму. Она немного подумала и сказала:
— Ну, мне снилась женщина — скорее всего, это была я, но, по-моему, тут примешался сон жены нашего мэра, они рядом живут, за углом, — и эта женщина, то есть я, пыталась отыскать ребенка, которого родила в прошлом году, положила в ящик комода да и позабыла о нем. И только теперь вспомнила и стала думать: а что же он, бедняжка, ел? Это с прошлого-то года! Нет, просто ужас, до чего мы глупеем во сне! А потом… Да, потом мне снилось, как какой-то голый мужчина ссорится то ли с гномом, то ли с карликом, и они почему-то сидят в пустой цистерне. Вот это как раз, скорее всего, был мой собственный сон. Во всяком случае, сначала. Потому что цистерну я сразу узнала: такая цистерна была на ферме у моего деда, где я часто жила в детстве. А потом и мужчина, и карлик превратились в ящериц. А потом… Ах, да! — Она рассмеялась. — Из меня прямо-таки сок давили — я была зажата между двумя гигантскими грудями с острыми сосками. Я думаю, это был сон мальчишки, нашего соседа, потому что, с одной стороны, я испугалась, а с другой — испытывала острое удовольствие. Ну, и что там еще мне снилось? Ах да, мышка! Такая очаровашка! Она, бедная, и понятия не имела, что я уже готова на нее прыгнуть и схватить. И вдруг все это заслонило нечто ужасное, просто кошмар! Какое-то лицо, вообще без глаз, и огромные волосатые руки, и эти руки все ползали по мне… Жуть! А потом я услышала, как плачет трехлетняя дочка наших соседей — и проснулась. Бедняжке часто снятся кошмары, и она нас всех с ума сводит своими снами. Нет, даже вспоминать страшно! Я так рада, что мы большую часть своих снов забываем. Разве не ужасно было бы помнить их все?
Сновидения — это разновидность циклической, а не постоянной деятельности мозга, и в небольших сообществах бывают такие часы, когда этот «театр сновидений», если можно так выразиться, для посетителей закрыт, и свет в нем погашен. РЕМ-состояния среди оседлых фринов обычно возникают синхронно. Когда это состояние достигает своего апогея, что происходит примерно пять раз за ночь, некоторые или многие сны могут сниться всем одновременно, смешиваясь друг с другом и воздействуя один на другой со своей безумной, но неоспоримой логикой, и в итоге (как рассказывала моя приятельница) ребенок запросто превращается в цистерну, мышка прячется между гигантскими женскими грудями, а безглазый монстр исчезает в пыли, поднятой свиньей, пробегающей еще через чей-то сон, возможно, собачий, поскольку свинья видна плоховато, зато запах от нее исходит исключительно мощный и точный. Однако после подобных непродолжительных моментов наступает период, когда все могут спать спокойно, и в их снах не происходит ровным счетом ничего особенного.
Во фринийских городах, где человек в любую ночь может оказаться под воздействием снов сотен других людей, нижний и верхний слой этого нематериального «пирога» может настолько сильно смутить душу и разум, что подобные сны просто «смываются» из его памяти — подобно мазкам краски, нанесенным на холст просто так, безо всякого смысла. «Смывается» и собственный сон этого человека; он как бы постепенно меркнет, расплывается и превращается в некое, лишенное смысла мутное пятно на экране, где уже показывают сотни следующих, цветных и звуковых «фильмов». Лишь иногда выхваченные из общей мешанины какой-то особенный жест, голос, какое-то яркое эротическое видение или леденящий душу кошмар заставляют всех спящих соседей одновременно вздыхать, или испытывать оргазм, или содрогаться от ужаса, или внезапно просыпаться в холодном поту.
Фрины, которым часто снятся тревожные или неприятные сны, утверждают, что им нравится жить в городах именно по той причине, что их сны как бы теряются в этом «общем рагу». Других же, напротив, выводит из себя этот постоянный онейрический шум, и они с неохотой проводят в городе даже несколько дней. «Ненавижу смотреть сны незнакомых людей! — сообщила мне моя деревенская приятельница и основной информант по этим вопросам. — Фу! Когда я возвращаюсь домой после нескольких дней городской жизни, мне прямо-таки нестерпимо хочется вымыть свою голову изнутри!»
Даже в нашем мире дети порой с трудом понимают, что пережитое ими за несколько секунд до пробуждения — это нечто «ненастоящее». Должно быть, фринийским детишкам приходится еще труднее, когда в их невинные сны вторгаются переживания и заботы взрослых, их ожившие и искаженные воспоминания о несчастных случаях, неизбывные печали, заново переживаемый ужас изнасилования или гневные споры, которые они когда-то вели с людьми, уже полсотни лет покоящимися в могиле.
Впрочем, взрослые фрины всегда готовы отвечать на детские вопросы о тех снах, которые они разделяют с ними, и обсуждать их; они всегда называют это именно «снами», но никогда не говорят, что эти сны «ненастоящие», что все это «как бы понарошку». Во фринийском языке нет слова «нереальный»; самым близким к нему по значению у них является слово, примерно означающее «бесплотный». Так что маленькие фрины учатся жить, как-то мирясь с неподдающимися их пониманию чувствами и воспоминаниями взрослых, с их невероятными поступками, о которых даже сказать вслух нельзя. И все это весьма похоже на переживания детей в нашем мире, особенно когда дети оказываются вовлеченными в ужасную бессмыслицу гражданской войны или когда на их страну обрушивается жуткая эпидемия или страшный голод. Если честно — нечто подобное переживают дети повсюду и во все времена. Дети учатся понимать, что реально, а что — нет, что стоит принять во внимание, а на что можно плюнуть, и это, на мой взгляд, их единственная тактика выживания. Со стороны судить, конечно, трудно, но, на мой взгляд, основное в маленьких фринах то, что они очень рано созревают духовно, психологически. С любым ребенком восьми-девяти лет взрослые фрины обращаются, как с равным.
