Дженнифер Робертсон - Создатель меча
Даже если ее мать с этим не соглашалась.
— С этим покончено, — спокойно сказал я. — Тебя изгнали из Стаал-Уста, но по крайней мере ты жива.
Дел пристально вглядывалась в темноту.
— Я потеряла Джамайла, — тихо заговорила она, — он решил остаться с Вашни. А теперь я потеряла Калле. У меня больше никого нет.
— У тебя есть ты сама. Этого достаточно.
Дел кинула на меня убийственный взгляд.
— Ты невежественный.
Я приподнял брови.
— Неужели?
— Да. Ты ничего не знаешь о родственных связях на Севере, у тебя никогда не было семьи, и ты с такой легкостью обесцениваешь то, что дорого мне.
— Послушай, Дел…
— Я расскажу тебе еще раз, последний, — перебила меня Дел. — Я все подробно объясню тебе, и может тогда ты поймешь.
— Я думаю…
— Я думаю, что тебе лучше помолчать и послушать меня.
Я закрыл рот. Иногда лучше дать женщине высказаться.
Дел перевела дыхание.
— На Севере круги родственников очень тесны. Родственные связи святы… как круг для танцора меча. Иногда, если боги щедры в продлении наших жизней, в одном доме живут по четыре поколения. Когда мужчина женится, женщина приходит в его дом. Если у него нет родни, он приходит к ней — так расширяется круг. А когда болезнь забирает стариков или даже детей, круг снова сужается, чтобы легче было поддержать друг друга, чтобы можно было разделить боль, горе и гнев, не пытаясь выстоять против них в одиночку.
Я молча ждал конца повествования.
Братья, сестры, двоюродные братья, дяди, тети, деды… Дома могут быть огромными. Но всегда они полны песен, полны смеха. Даже когда люди умирают, для них поют, чтобы душа ушла с миром.
Я вспомнил дома в Стаал-Уста. Большие, деревянные постройки, переполненные людьми. Они так отличались от привычных мне хиортов, они были такими чужими.
— Если случается что-то важное, — серьезно продолжила Дел, — родственники всегда делят между собой и беду, и радость. Любовь, свадьбы, рождения. И смерти. И всегда люди поют песни.
Она помолчала, тяжело вздохнула и, нахмурившись, продолжила:
— Отец начинает песню по потерянному ребенку, ее подхватывает мать, потом братья, сестры, тети, дяди, деды… и песня посылает умершему вечный сон. Если умирает муж, начинает жена. Умирает жена, начинает муж. Всегда поются песни, чтобы умерший продолжал жить в другом мире… чтобы не было темноты, а только свет. Свет дня, свет огня… свет звезды в ночи или сияние яватмы. Нужен свет, Тигр, и песня, и страх отступает, — она перевела дыхание. — Но для меня песни уже не будет. По мне некому петь, — она с трудом справлялась с голосом. — И мне уже петь не придется. Нет ни Калле, ни Джамайла.
Нужно было что-то сделать, показать, что я сочувствую, что я понял. Но я не знал, что сказать, как воспринимать сказанное ею, потому что меня переполняло только желание отомстить, острая необходимость пролить кровь.
И я сказал первое, что пришло в голову, потому что эти слова легче всего было произнести, потому что они не требовали сочувствия — в них была только спокойная, смертельная страсть.
— Тогда давай избавим мир от этих гончих, баска, а потом отправим в аиды Аджани.
Дел прищурилась, но ответила также ровно.
— Ты будешь танцевать со мной, Тигр? Войдешь со мной в круг?
Я посмотрел на меч, спокойно отдыхавший в ножнах, и подумал о его силе. А потом вспомнил человека по имени Аджани и женщину, которую когда-то звали Делила.
— В любое время.
Губы разомкнулись. Я знал, что она хотела. Сказать «здесь, сейчас, в эту минуту». Соблазн был велик, но она справилась с собой. Она проявила редкую выдержку.
— Не сейчас, — спокойно ответила она, — и даже не завтра. Может быть послезавтра.
Она знала не хуже меня, что и послезавтра будет рано. Когда-нибудь этот день наступит, но нам снова приходилось ждать.
Или нет.
Я подобрался поближе к костру, подтащил к себе одну из сумок, покопался в ней и, обнаружив пятнистую шкуру, бросил ее Дел.
Дел поймала, развернула мягкий мех, полюбовалась его великолепием и взглядом попросила разъяснений.
— Твой день рождения, — сказал я ей и тут же почувствовал себя неловко. — Мне она вообще-то не нужна.
Пальцы Дел ласкали мех, лица я не видел за распущенными волосами.
— Чудесная шкура, — тихо сказала она. — Такими у нас устилают колыбели новорожденных.
У меня перехватило дыхание.
Я выпрямился.
— Ты на что-то намекаешь?
Дел нахмурилась.
— Нет, конечно… — а потом она поняла, о чем я подумал. Она откинула назад светлые волосы и посмотрела мне в глаза. — Нет, Тигр. Больше никогда.
— Что значит никогда? — начал я и вдруг вспомнил, что некоторые женщины просто не могут иметь детей и пожалел о вопросе. — Я хотел сказать… да ладно, забудь. Я сам не соображаю, что говорю.
— Соображаешь, — очень слабо, но Дел улыбнулась. — Никогда значит, что у мня никогда больше не будет детей. Только Калле. Я сама этого добилась.
— Что значит «добилась»… — начал я, но запнулся и торопливо добавил: — Ладно, забудь.
— Это пакт, — спокойно объяснила она. — Я попросила об этом богов. Чтобы быть уверенной, что смогу выполнить свою клятву. Калле и так задержала меня.
Я хлопнул глазами.
— Но ведь этим нельзя управлять, — я помолчал. — Я чего-то не понимаю?
Дел пожала плечами.
— У меня не было месячных с рождения Калле. То ли повлияли тяжелые роды, то ли это веление богов, ответивших на мою просьбу, не знаю. Просто можешь не беспокоиться, что сделаешь что-то нежелательное.
Вот значит как. Еще одна часть головоломки по имени Делила встала на место.
Только Калле, навсегда. Девочка, которая не принадлежала Дел и никогда уже не будет принадлежать.
Благодаря мне.
Благодаря мечу.
Аиды, баска… что с тобой стало?
Что с нами стало?
Очнувшись от тяжелых мыслей, я потянулся и коснулся ее руки.
— Прости, баска.
Дел слепо смотрела на меня, сжимая лунно-серебристую шкуру, а потом, наконец, улыбнулась.
— Значит признаешь, что проиграл спор?
Я не сразу понял, о чем речь.
— Нет, — кисло сказал я, — от спора я не отказываюсь. А вот ты бы наверняка не обиделась, если бы я признал, что проиграл.
Дел покосилась на меня.
— Я не сплю со своим отцом.
Аиды, она знала, куда ударить больнее.
10
— Здесь, — объявила Дел. — Местечко не хуже других, а нам давно пора выяснить, на что мы способны.
Ровный шаг жеребца и тепло полуденного солнца — ну может и не совсем тепло, но по крайней мере уже не тот холод, к которому я привык за зиму — погрузили меня в дремоту и я не сразу сообразил, о чем она говорила. Я открыл глаза и к своему удивлению обнаружил, что Дел слезает с мерина.
