Дженнифер Робертсон - Создатель меча
— В рунах, — эхом отозвалась Дел, — но ведь ты не умеешь их читать.
Я открыл рот. И закрыл его.
Мне такое и в голову не приходило. Руны выглядели такими знакомыми, что я об этом и не задумался. Ни разу. Я просто смотрел на них — и знал. Так же как мужчина знает форму своего подбородка и чтобы побриться ему не нужно зеркало; как его тело знает, что делать с женщиной, хотя никто его этому не учил.
Аиды.
Я быстро вынул меч, уложил клинок на переднюю луку и уставился на чужие руны.
Я рассматривал их пока не заболели глаза и не расплылись узоры. Руны, которых сначала на клинке не было. Они не появились, когда Кем давал мне яватму, не появились когда я окунал ее в воду, испрашивая благословения Северных богов.
Их не было, когда я вонзил меч в Северную землю на краю обрыва.
Они появились только когда я вынул яватму из земли.
Дел сидела на своем чалом недалеко от меня. Как и я, она смотрела на клинок, но она улыбалась, хотя и едва заметно, а я просто смотрел.
— Ну, — прервала она молчание, — снова Песчаный Тигр идет своим путем. Создает свою тропу как создал этот меч.
— Ты о чем? — бросил я.
— Помнишь как Кем разрезал твою руку и полил клинок кровью?
Я скривился — мне эта процедура не понравилась.
— Это часть церемонии Именования, обычно в этот момент и появляются руны. Так случилось с моим мечом, и со всеми другими яватмами, — она помолчала, — кроме, конечно, твоей.
Кем действительно говорил нечто подобное, тогда же он сказал что-то о вере, что пока я искренне не поверю в магию яватмы, я не узнаю ее истинное имя. Именно из-за моего неверия в момент Именования и не появились руны.
Но там, на обрыве, боясь даже представить себе мертвую Дел, я поверил. Потому что это меч, а не я, пытался убить ее.
И в тот момент веры меч и открыл мне свое истинное имя, написав его в рунах, которые я не умел читать.
Я сказал что-то очень грубое, очень резкое, насчет того, что конкретно я хотел бы сделать с мечом. Все это доставило бы мне искреннее удовольствие и настоящее облегчение, а заодно и разрешило бы проблемы, которые могли возникнуть в будущем, потому что если бы я сделал это — хотя бы что-то одно из того, что обещал — яватма прожила бы недолго.
— Да, — согласилась Дел, — тяжело принять вторую душу, особенно если это душа создания, которое когда-то было кошкой, а не человеком. Но ты сможешь, — она улыбнулась, как мне показалось немного самодовольно. Я раздраженно подумал, что можно было бы обойтись и без таких ухмылок. — Теперь эта душа знает тебя, она открылась тебе, ты понял, чего она хочет больше всего.
— Убивать, — пробормотал я.
— А разве не этим ты занимаешься? — так же ровно поинтересовалась Дел. — Ведь ты такой же как она.
Я смотрел на клинок. Мерцавшие руны по-прежнему казались знакомыми, но прочитать их я не мог.
Я отвернулся от меча и взглянул в лицо Дел.
— Самиэль, — сказал я ей.
Дел испуганно глотнула воздуха.
— Самиэль, — повторил я, — тогда ты не могла услышать, сейчас можешь. Теперь ты знаешь.
Одними губами она повторила имя. Она посмотрела на меч, и я понял, что она думает о своем, о том, что влекла за собой эта оказанная ей «честь».
Дел повернула лошадь и поехала дальше.
На закате Дел задумчиво наблюдала, как я устраивал на ночь жеребца, скармливая ему пригоршнями зерно и тихо разговаривая с ним. Я привык к этому. Люди, которые много в одиночку ездят верхом, часто разговаривают с лошадьми. Дел и раньше заставала меня за этим занятием, правда обычно все ограничивалось парой фраз. По пути на Север Дел тоже говорила со своим глупым крапчатым мерином. Теперь у нее был чалый, но вряд ли смена лошади заставила ее изменить отношение к подобным беседам.
Когда я вернулся к костру и устроился, завернувшись в шкуры и плащ, она протянула мне флягу и тихо сказала:
— Не многие заботятся о лошади так, как ты.
Я глотнул амнит и пожал плечами.
— Это моя лошадь. Не хуже других, но лучше многих. Он часто помогал мне.
— А почему ты не дашь ему имя?
Я вернул ей флягу.
— Пустая трата времени, баска.
— Но у твоего меча есть имя. У твоего Южного меча было имя, Разящий, а теперь и у Северного меча, — имя яватмы вслух Дел не произнесла. — У тебя много лет не было имени, но ты честно добился его.
Я пожал плечами.
— Все некогда было этим заняться. И честно говоря, я всегда считал это глупостью. Давать имя животному как-то… по-женски, — я ухмыльнулся в ответ на ее гримасу. — А ему имя и не нужно, он меня и так понимает.
— А может это напоминание?
Она задала вопрос достаточно мягко, не вложив в него ничего кроме любопытства. Дел некогда не стремилась заставить собеседника действовать враждебно, на словах или оружием. Вопрос меня только удивил.
Я нахмурился.
— Нет. У меня есть пара хороших напоминаний — шрамы и мое ожерелье, — я вытянул кожаный шнур из-под шерстяной туники и побренчал когтями. — Кроме того, жеребец попал ко мне когда я уже много лет был свободным человеком.
Дел посмотрела на чалого, привязанного на разумной дистанции от жеребца.
— Они даже дали мне лошадь, — сказала она, — лишь бы я побыстрее убралась.
Дел говорила ровно, но я научился улавливать любые оттенки. Рана в ее душе так и не затянулась и будет болеть еще долго.
Я убрал руку с ожерелья.
— Ты поступила правильно.
— Правильно? — она не скрывала горечи. — Я оставила свою дочь, Тигр.
Я привык говорить Дел правду.
— Ты оставила ее пять лет назад.
Она резко обернулась и яростно посмотрела на меня.
— Какое право ты имеешь…
— Ты сама дала мне это право, — спокойно сказал я ей, — когда отдала меня Стаал-Уста — без моего согласия, помнишь? — чтобы выкупить год с Калле. Хотя бросила ее за пять лет до этого.
Я не хотел обвинять Дел. Когда-то она приняла решение и ничего уже не изменишь, но Дел приготовилась к обороне и я понял, что она предпочла бы любые замечания вопросам о мотивах ее поступка. Значит она сама себя от этом спрашивала.
Хотя это не в привычках Дел.
— У меня не было выбора, — твердо объявила она. — Я принесла клятвы, клятвы крови, и недостойно от них отказываться.
— Может и так, — терпеливо согласился я, — и ты занимаешься справедливым делом… но платой за это является потеря Калле и свой выбор ты уже сделала.
Дел не сводила с меня глаз.
— И за это тоже, — тихо сказала она, — Аджани должен поплатиться.
Думаю, мужчина никогда не поймет и не сможет разделить чувств женщины по отношению к ребенку. Мы слишком разные. Я никогда не был отцом — по крайней мере насколько я знаю — и не мог даже представить, что она переживала, но я рос ребенком, не знающим родителей, безымянным рабом без прошлого и будущего. У дочери Дел была семья, хотя и не ее крови, и мне показалось, что девочке было хорошо с ними.
