Юлиана Суренова - Город богов
— Я живу для того, чтобы помнить… И пока Асни остается в моей памяти, она не исчезнет в пустоте.
— Она будет жить, — решительно произнес Евсей.
Лекарь поднял на его полные удивления и робкой надежды глаза. Он не верил в возможность что-либо изменить, когда произошедшее не смогут исправить даже боги…
— Легенды дают вечность памяти. Пусть она не столь длинна, как вечность души, но… — Евсей чувствовал такой внутренний подъем, что, казалось, был готов взлететь в небо. Все трепетало от внезапно сделанного открытия: он понял еще одну задачу летописца — дарить бессмертие тому, кто пожертвовал им ради другого.
— Да, мы живем во время, достойное создания нового эпоса. Но кто напишет легенды…
— Я. Я уже начал их составлять.
— Господин Шамаш знает об этом?
— Да. И госпожа Гештинанна тоже, — добавил Евсей, желая дать понять Лигрену, что караванщик не страдает манией величия, приписывая себе чужое право, а лишь делает то, что было ему поручено небожителями.
— Значит, я могу надеяться…
— Конечно. Самопожертвование Асни достойно того, чтобы о нем помнили.
— Но ведь, если отрешиться от всего… К чему привел ее поступок? Он стал причиной гибели города…
— Жизнь тела — ничто рядом с вечностью души, — прервал его Евсей. — Ты служитель и должен понимать это.
— Я раб…
— Ты был им, — качнул головой Атен.
— Хозяин каравана дает мне свободу? — усмехнулся лекарь. Это было настолько невероятно, что не воспринималось всерьез и Лигрен решил, что собеседник просто шутит… А, после всего, что он вынужден был рассказать о себе, не удивительно, что его юмор так жесток.
Но Атен был серьезен, как никогда.
— Истинную свободу нельзя ни купить, ни продать, ни подарить… Человек отдает свою судьбу в руки другого, когда стремится к рабству, видит в нем необходимость, не представляя себе дальнейшей жизни на воле. Но стоит ему освободиться от оков в своей душе — и более никакие цепи не удержат его.
— Господин Шамаш говорил: найди свою судьбу и обретешь свободу… Спасибо тебе, — он был не просто удивлен, но потрясен, не в силах до конца поверить… Однако лекарь запрятал все чувства как можно глубже, стремясь в этот миг быть твердым и решительным, как и подобает человеку, нашедшему свой путь. Он был благодарен караванщику, готов ради него на все, даже самопожертвование. Однако с его уст больше не сорвалось ни одного слова, когда он понимал, что все они в этот миг бесполезны и блеклы по сравнению с действиями.
— Что скажешь, если я предложу тебе остаться в караване? — Атен знал, что, сделав первый шаг, не может остановиться перед вторым, ведь Лигрену некуда идти. Смертный не выживет в одиночку в пустыне, в городе чужака не примут. Оставалась лишь свобода умереть и свобода продолжать путь караванщиком. — Мы не можем себе позволить лишиться столь искусного лекаря и мудрого советника.
— Но твои люди… Примут ли они равным того, в ком привыкли видеть раба? — это было больше, чем то, о чем Лигрен мог мечтать.
— Раб — только тот, кто сам считает себя рабом. Ты знаешь это и другие знают… Лигрен, к чему вопросы, ведь ты сам отлично понимаешь: все, что происходит с нами после прихода Шамаша люди воспринимают как божий промысел и рады любому событию, ибо оно приближает их к вечности.
— Да… На все воля господина.
— Ты не просишь у меня свободы для других?
— Нет. Я понимаю, что это невозможно. Лишь осознав, почувствовав собственным сердцем то, что понял сейчас я, они обретут столь желанный дар… Почему ты спрашиваешь?
— Я знаю: ты у них своего рода предводитель.
— Атен, после того, что ты дал мне… Я должен быть откровенен с тобой. Я хочу, чтобы ты услышал об этом сейчас, от меня, а не потом от кого-то другого. И пусть боги будут судьями всем нам… Мы готовили восстание.
— Знаю, — не один мускул не дрогнул на лице хозяина каравана, хотя бунт рабов всегда представлялся любому торговцу страшнейшей из бед, ведущей к неминуемой гибели каравана.
— Господин Шамаш сказал тебе?
— Нет, — разве мог он даже помыслить о том, чтобы использовать бога солнца в качестве соглядатая? Для этого у караванщика были люди, даже не дозорные — те же самые рабы, готовые за подачку, временное послабление или какую-то незначительную милость пойти на любую подлость и даже предательство.
— Почему же ты не вмешивался? Ты должен был казнить меня, наказать остальных, чтобы никому неповадно было даже помыслить о чем-то подобном…
— Поверь мне, именно так бы я и сделал. Сразу же, как узнал. Не раздумывая, не дожидаясь, пока вы от слов перейдете к делу, — он умолк на миг, качнул головой, — если бы не Шамаш.
— Но почему?! Он — бог справедливости и понял бы… К тому же, Он всегда и неизменно на вашей стороне. Если твои люди передали тебе мой разговор с Ним…
— О да. На такую верность способен лишь Шамаш. От всех остальных: смертных, демонов, даже богов, — следует ждать предательства, причем, — он горько усмехнулся, — в самую решающую минуту… Дело в другом… Ты знаешь, за что нас изгнали из города?
— Слышал краем уха…
— Мы готовили мятеж против Хранителя. И, все равно, нам сохранили жизнь. Кем бы мы стали в Его глазах, если бы покарали вас?
— И ты положился на мудрость тех, кто лишен судьбы? — сам бы он никогда не решился так рисковать.
— Конечно, нет. Судьбы смертных творят боги. Я положился на волю небожителя, не один раз спасавшего караван, веря, что Он не оставит нас в милости своей…
Атен заметил, что Лигрен наклонил голову, не то в раздумьях, не то в сомнениях. На его лицо набежала тень.
— Ты не согласен с выбором, который я сделал?
— В отношении меня, всех нас? Твоя мудрость способна удивить служителя… Нет, Атен, я думаю о другом — правильно ли мы поступаем сейчас? — все, он уже воспринимал себя частью единого целого, именуемого караваном, и заботился о его безопасности как любой свободный.
— Тебя что-то тревожит? — в их разговор включился Евсей. Понимая, что посвященный знает куда больше его, недоучившегося школяра, он хотел поподробнее расспросить Лигрена о городе, об этом жутком обряде. Но, с другой стороны, ведь решение было принято и поздно что-либо менять, не так ли? — Шамаш сказал, что с караваном ничего не случится.
— Это было до того, как вы с Атеном убедили Его ни во что не вмешиваться
— Тому была причина… — Евсей не знал, вправе ли он рассказывать еще кому-нибудь о встрече с богиней, когда Ту могла разгневать его болтливость…
— Тебе виднее, — Лигрен вовсе не ждал от караванщика откровений. — Но факт остается фактом: ты убеждал Его не прибегать к силе, ничего не предпринимая в случае опасности, хотя и понимал, что мы сами при этом не в состоянии защитить караван.
