Холли Блэк - Красная перчатка
— Привет, — плюхаюсь рядом с ней.
Тут же сидят Грег Хармсфорд, Рауль Пэтак и Джереми Флетчер-Фиске. Удивились, что я к ним подсел. Грег с угрожающим видом вцепился в вилку. Срочно нужно что-нибудь сказать, желательно умное. Я с Одри уже не встречаюсь, сейчас Хармсфорд — ее парень, но он опасается, что между нами не все кончено. Наверное, из-за той вечеринки: она пришла туда с ним, а целовалась в итоге со мной.
Есть разные способы заставить людей сделать по-твоему. Проще всего, когда ваши интересы пересекаются. Можно заарканить простачка, пообещав ему деньги, но только если он по натуре жаден. Надеюсь, Грег обрадуется возможности отомстить и купится, а остальных я как-нибудь отвлеку. Он наверняка достаточно разозлился и захочет выставить меня дураком. Только бы не разозлился слишком сильно и не полез драться.
— Иди-ка ты отсюда. — Хармсфорд шутить не намерен.
— Хотел с вами поговорить о розыгрыше, который всегда устраивают старшеклассники.
Приходится импровизировать на ходу.
— Так учебный год только начался, — хмурится Рауль.
— Да. Слушайте, в прошлом году двенадцатиклассники затянули с этим делом, отложили все напоследок, и в итоге шутка вышла дурацкая и предсказуемая. А я хочу, чтобы наш выпуск хорошенько запомнился.
— Ты ставки принимаешь, — догадывается Джереми. — И сливаешь нам информацию.
— Признаюсь, собирался затащить в спальню к Норткатт лошадь в стрингах. Каким же образом, позвольте узнать, это признание должно принести мне прибыль?
Рауль и Джереми прыскают со смеху, Флетчер-Фиске даже салат выплюнул на тарелку. Теперь Грегу меня так просто не прогнать. Он не захочет, чтобы я уходил, когда его дружки ко мне расположены.
— Представляете, какое у нее будет лицо? — радуется Рауль.
— Ну и ладно, — ворчит Хармсфорд. — Получше что-нибудь придумаем.
— Например?
Одри спрашивает искренне и участливо, без подначки, будто твердо уверена: сейчас он предложит что-нибудь совершенно потрясающее. Будто ждет от него какой-то замечательной идеи. Наверняка сама не против, чтоб ее новый парень выставил старого идиотом.
А мне теперь есть где поужинать. Принимаюсь за еду, а они меж тем азартно обмениваются идеями. Внимательно слушаю. Да, хорошая на самом деле мысль: надо все продумать заранее, а потом тщательно подготовить за оставшиеся два семестра. Позволяю и Грегу внести свою лепту.
Перед глазами время от времени всплывают жуткие образы: труп в морозильнике, восковое лицо брата в гробу, взгляд Лилы, когда я отпрянул от нее вчера ночью. Ну и ладно, я уже очень давно научился умело скрывать свои мысли.
— Посмотрите-ка на новенькую, — неожиданно говорит Джереми. — Она же вроде дочь какого-то криминального авторитета?
Поворачиваюсь. Лила встала из-за стола, к ней обращается незнакомая девчонка из одиннадцатого, с важным видом размахивая руками в голубых перчатках. В столовой шумно, поэтому мне ничего не слышно. Но у одиннадцатиклассницы на лице злобная улыбка.
— Девочки дерутся, — ухмыляется Рауль.
Лила делает шаг вперед, но не замахивается на противницу и не вцепляется той в волосы — она медленно снимает черную перчатку.
Мелькает ее голая рука. Грег с шумом втягивает воздух. Лилина обидчица отступает.
— С ума сошла, — шепчет Джереми. — Чокнутая. Хочет…
Ученики вскакивают с мест, разговоры затихают. В наступившей тишине я отчетливо слышу Лилу:
— Собираешься со мной выяснить отношения — уверена?
Сейчас она так похожа на отца.
Девчонка убегает к учительскому столу, а Лила натягивает перчатку обратно и садится. Даника рот открыла от изумления. Потом к ним подходит Уортон и выводит Лилу из столовой.
Я какое-то время бесцельно гоняю по залитой подливкой тарелке кусок стейка, но через минуту встаю.
— Грег, — Одри тоже поднимается, — можно я минутку поговорю с Касселем?
— Ладно.
Хармсфорд пожимает плечами, но взгляд, которым он одаривает меня, добрым не назовешь. Трудно представить парня вроде Грега влюбленным в кого-нибудь, но на Одри он смотрит по крайней мере с ревностью.
— Что с тобой творится?
Идем вместе с бывшей девушкой к общежитию. Солнце садится, небо потемнело. Листья на деревьях шелестят в предвкушении дождя.
— Тебе же на этот розыгрыш наплевать. Я-то знаю: всегда говоришь одно, а на самом деле у тебя на уме совсем другое.
Полгода назад мы чуть снова не сошлись. Я думал, с помощью некоего чуда она сможет сотворить из меня обычного парня с обычными проблемами. В ее глазах я вижу не свое отражение — в них отражается тот, кем я хочу стать.
Склоняюсь к ней, но Одри с силой отталкивает меня.
— Что ты делаешь?
— Не знаю. Я думал… — думал ее поцеловать.
— Кассель, — голос у нее сердитый. — Ты всегда так. Либо холодный, как лед, либо наоборот. Сам-то знаешь, чего хочешь?
Я смотрю на бетонную дорожку, на высохших дождевых червяков, которые выползли сюда во время дождя, а потом зажарились на солнце.
— Сама же хотела поговорить. — Я будто защищаюсь.
— Ты хоть помнишь прошлый год? Вернулся в школу и вел себя как ни в чем не бывало, а я себе все глаза выплакала. Словно ничего и не случилось, словно мы тогда ничего и не говорили друг другу.
Киваю, по-прежнему уставившись в пол. Она права. Мама поработала над Лилой, и после этого я вернулся в школу в ужасном состоянии. Не исключили меня только благодаря Сэму — сосед половину домашнего задания за меня делал. Все казалось серым и ненастоящим, я не обращал внимания на Одри, не объяснил ей ничего.
— Почему? И почему теперь так со мной разговариваешь, словно и этого не было?
Интонация у нее странная. Точно знаю, сейчас шея у Одри вся покрылась красными пятнами, она всегда краснеет, когда расстраивается.
— Прости меня. Ты права. С отношениями у меня всегда все плохо.
— Да, очень плохо! — В голосе у бывшей девушки облегчение — будто рада хоть с чем-нибудь наконец согласиться. — Очень плохо, и я совсем не знаю, как с тобой общаться.
Как бы предложить ей остаться друзьями? Но ничего путного не придумывается. Наконец я поднимаю взгляд.
— Прости.
— Лила же не твоя двоюродная сестра?
— Нет, я так сказал, потому что…
Но Одри поднимает руку, и я умолкаю. Слава богу.
— Это не ты так сказал, а она.
Тупо пялюсь на нее. Честное слово, совсем не помню, кто из нас тогда соврал. Нам просто нужен был ее душ. А теперь получается верх коварства и жестокости.
— Я видела, как ты на нее смотрел. Кассель, я тебя хорошо знаю. Потому спрошу снова: что же ты делаешь?
