Мария Ермакова - Старуха по пятам
- Как же ты позволила достать себя? - прозвучало укоризненно и резко, но в словах слышалась неприкрытая боль. - Зачем удлинила себе путь? Ради чего?
И Мара, подобно Кайну, закрыла лицо руками, закачалась в приступе вины и скорби, прошептала едва слышно:
- Ради человека, Наи-Адда!
- Разве то, что случилось, ничему не научило тебя?
Женщина молчала. Потом отняла узкие ладони от щек и взглянула в ответ без смирения.
- Я не прошу совета, Мудрейшая. Я прошу помощи. Вылечи меня!
Раздавшийся в ответ вздох смутил прибой, заставив прянуть от берега.
- Это яд подземных жил, тёмная желчь Невеллеха. На подобных тебе он действует сильнее, чем на прочих. Изгнать отраву я не могу, а рецепта противоядия не знаю! Ты до сих пор жива лишь потому, что Небесная Сестра удерживает в ладонях. Но яд с каждым мгновением тебя ослабляет. Смерть последует непременно, если не от него, то от рук людей. И ты не вернёшься домой...
- И я не вернусь домой... - эхом повторила Мара и вскочила, упрямо вскинув голову и прижав к своей шее кинжал с серой рукоятью. - Всегда есть выход, Наи-Адда! Если ты скажешь мне, что его нет, я здесь же перережу себе глотку!
Кайн вскочил, метнулся к ней и встал рядом. Мара его не замечала. Сузившимися глазами следила за раздумьями подводного существа, взбивающего песчаное дно в муть резкими извивами гибкого тела. Несколько минут цвела мертвенным бутоном тягостная тишина, нарушаемая лишь мерным плеском волн. Шевеля безгубым ртом, монах безмолвно молил Пресветлую о помощи. Мара тяжело дышала, из-под кромки клинка, слишком плотно прижатого к тонкой коже, набухли и потекли капельки крови. Снова вспенилась вода в озерце. Наи-Адда медленно истаивала в чернильном мраке, и вскоре только сияние неправдоподобно прекрасных глаз освещало толщу воды. Мара ждала ответа, кусая губы, вытянувшись струной. И дождалась.
- Таи Таласса может помочь тебе, дитя! - голос в последний раз спугнул прибой. - Проси его!
Чернота затянула поверхность воды. Мара медленно отступала, пока не наткнулась на стоящего позади Кайна. Неожиданно нежно толстяк обнял её за плечи и прижал к себе. Затем развернул, заглядывая в глаза.
- Не дам тебе свести счеты с жизнью, Гирами! - тяжело дыша, сказал он. - Я слышал, в Гонтари есть тайная Библиотека Света, а в ней древние свитки и таблички, рассказывающие, о чём угодно. Если мы не найдем ответа там - отправимся в Йаги, к имперским магам, которые могут многое. Я хочу, чтобы ты жила, слышишь?
Она уперлась ладонями в его грудь, желая оттолкнуть, но вместо этого подняла к нему бледное лицо и тихо спросила:
- Почему?
- В тебе - моя жизнь! - просто ответил монах. - Уйди ты сейчас - не видать мне посмертного прощения Пресветлой. - И без перехода спросил. - Так, куда мы отправимся?
Женщина на миг закрыла глаза. А когда открыла, в них билась бешеным зверем такая яростная решимость, что Кайн едва нашел в себе силы, чтобы не отшатнуться.
- Мы останемся здесь. Пока я не получу ответа.
Сильно оттолкнув мужчину, Мара, как была в одежде, с кинжалом в руке, метнулась в объятия волн. Кайн следил, как она входит в прибой - сначала по колено, по талию, по плечи, по грудь. Она остановилась только тогда, когда вода скрыла макушку, подняла чёрные пряди, плетя из них затейливые непотопляемые узоры. Уже догадываясь о том, что последует, монах упал на колени, закрывая ладонями уши. Волна, шедшая к берегу, внезапно вздыбилась испуганной лошадью, покатилась назад, вырастая в высоту, сталкиваясь с сестрами, сбивая с них белоснежные пенные венцы. Тучи птиц поднялись над рощей, оглашая воздух всполошенными криками. В неслышимом зове пели тоска и отчаяние, помноженные на гордость той, что не желала склонять головы и просить, а просто звала. А затем всё стихло. Мара вышла из воды и села на песок, подтянув колени к груди и обняв их руками. Кайн, пошатываясь, подошел и сел рядом. Шмыгал носом, стирал вновь отворившуюся кровь и смотрел на женщину так, как дети смотрят на красочные рисунки в волшебных книгах сказок.
Птицы вернулись под древесные кроны, успокоились волны, позабытый костёр, наверное, уже догорел, и солнце стало склоняться к закатной стороне, а они всё сидели бок о бок на мокром песке и смотрели на горизонт. Иногда озноб с новой силой принимался бить Мару, боль скручивала левое плечо и руку, но она только морщилась, меняла положение, не позволяя сознанию покинуть тело, всеми мыслями, всей волей свободного существа устремляясь туда, откуда должен был прийти ответ.
Вначале появилась тень. Клубящееся облако застило разлом между небом и океаном, стремительно надвигаясь. Вода у берега заплескала, сбила ритм, волны словно обезумели, нападая друг на друга и рвя в клочки. Птицы снова поднялись в небо, но вместо того, чтобы кружить над гнездовьем, развернулись и полетели вглубь материка. Мара встала, сверху вниз посмотрела на Кайна.
- В последний раз говорю - уходи. Конь унесёт тебя!
Губы монаха тряслись так, что он с трудом выговаривал слова. Он не смотрел на женщину - взгляд расширенных страхом зрачков приковала тьма, надвигавшаяся на берег с глухим, ещё далёким рокотом.
Всё ещё глядя в ту сторону, он тоже поднялся на ноги.
- Н-н-нет... Я остаюсь.
Мара пожала плечами, запрокинула голову. На каменистом краю стоял Амок и смотрел вниз. Его бока тяжело вздымались, ноздри со свистом втягивали воздух, но жеребец не слушал собственный инстинкт, кричащий о том, что нужно уходить, нестись со всей скоростью, на которую способны тонкие ноги. Он ждал хозяйку. Или приказа. Мара закрыла глаза, пробудила образ Такайры в сознании. Уголки тёмных губ поднялись в улыбке - воспоминания о его прикосновениях, запахе, жёстком захвате стальных рук и бесстыдных поцелуях взбудоражили разум, одновременно вызвав чувство, похожее на сожаление, другое - ещё менее похожее на благодарность, и болезненно сладкие судороги внизу живота. Удерживая образ Коршуна, Мара передала его Амоку, отсылая того прочь, побуждая искать настоящего хозяина и найти его. Прощальное ржание коня резануло слух. Посыпались мелкие камешки, ударяясь о морщинистые бока скалы. Топот конских копыт затих почти сразу, скраденный ковром из сосновых игл. Все пути к отступлению были отрезаны.
Мара вновь развернулась к океану, вздохнула, словно сбросила тяжелый груз с плеч. Её пальцы быстро перестёгивали ремешки перевязи, соединяя верхнюю часть в кожаную петлю, которую она накинула на Кайна, притянув к себе. От прикосновения монах вздрогнул и отвёл взгляд от горизонта, лаская глазами гладкую кожу её лица, тени от ресниц, упавшие на щеки. Они стояли вплотную друг к другу. Он явственно ощущал тепло и изгибы женского тела, и на мгновенье забыл об опасности, удивляясь тому, что желание еще тлеет в нём, хотя Пресветлая, по его собственной воле, забрала всё для этого необходимое.
