Владислав Русанов - Золотой вепрь
– А ну, тихо! Замордовали своими разборками! Ну, честное слово, как дети малые!
Воительница хмыкнула, но возражать не стала. Почечуй самодовольно расчесал пятерней бороду, словно командир поддержал именно его, потыкал в костер кривой палкой, поправляя угли.
– Если бы они так в замке дрались, как здесь, туго нам бы пришлось, – произнес Антоло, не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени. На самом деле он наслаждался затишьем. Что может быть лучше костра в ночи? Сидел бы и сидел… Даже дымок навевает воспоминания о детстве и юности на холмах родной Табалы.
– Тебе откуда знать? – вздернул подбородок Кир.
– А он дрался там, – вступилась за Антоло Пустельга. – Чтобы тебя освободить, между прочим.
– А я просил?! – с жаром воскликнул Кир.
Широкая лапа Мудреца тут же упала ему на шею. Вцепилась в ворот жака,[30] пригнула к земле.
– Сейчас носом в огонь суну, – негромко проговорил верзила. Он редко повышал голос. Кир это знал. Как знал и то, что Мудрец обычно выполняет обещанное.
Коротко хохотнул и замолчал Бучило.
– Ценить нужно, когда люди к тебе по-хорошему, – продолжал Мудрец. – Не так часто это бывает. Я, например, благодарен каждому, кто пытался меня из подземелья Медренского вызволить. Тем, кто жив остался. А тем, кто погиб, – вдвойне.
– А еще понимать должны, – добавил Кулак. – Если погрызлись, как два кота из-за кости, то мы здесь ни при чем. Шипите друг на друга, а слушать всем приходится.
Кир сопел, но молчал. Кому охота ходить с палеными волосами?
– Молодо – желено, – назидательно заметил коморник.
Антоло стало стыдно. За себя и за Кирсьена. И правда, ведут себя как дети.
– Мне кажется, – сказал он, не особо задумываясь о смысле, просто чтобы переменить направление разговора, – мне кажется, что в самом Медрене есть решение загадки…
– Озлобленные горожане там есть, – недовольно бросил Бучило. – И полтысячи латников. Это еще по скромным подсчетам.
– Да я не про то, – потер виски студент. – Почему они так сопротивляются? Из любви к графу?
– Это вряд ли… – Мудрец отпустил Кира. Зевнул, пошарил в темноте, поднял и положил на колени свой двуручник. Он любил по вечерам неспешно шлифовать лезвие меча.
– Вот я про это! – обрадовался Антоло. – Помните, Ингальт говорил: ландграф – кровопийца, каких поискать. Крестьян до ниточки обирает. Думаю, с мещанами да мастеровыми он тоже не цацкается.
– А что ж они за него в огонь и в воду готовы? – не поверила Пустельга.
– Может, какой-то алтарь в городе есть? Или древняя святыня, которая отвагу внушает?
– Школько лет… энтого… живу, а про такое шлыхом не шлыхивал! – покачал головой коморник.
– Ну, это ни о чем не говорит, – усмехнулся в бороду Кулак. – И ты, и я о многом не слыхали. Потому мне интересно знать, что студент – человек ученый – скажет.
– Я тоже не слышал ничего об амулетах, боевой дух поднимающих, – вмешался Мудрец. – Но его присутствие много объяснило бы.
– Ну да, – кивнул кондотьер. – В замке его не было, а здесь есть. В замке тельбийцы рубились из рук вон, а здесь как тысяча демонов.
– А на дороге? – Пустельга не торопилась принимать на веру первую попавшуюся идею.
– Почему амулет нельзя с собой взять? – развел руками Мудрец. – Но ты права. То, что помогает медренцам биться, наверняка не алтарь в местном храме.
– А может, человек? – новая мысль осенила Антоло.
– Что «человек»? – не понял кондотьер.
– Ну… Человек колдует. Чары наводит…
– Может быть. А почему бы и нет?
– Но тогда это не ландграф и не его гость – Змеиный Язык, – сказал Мудрец.
– И не Джакомо-Череп, – добавил Кирсьен, уже успокоившийся и проглотивший обиду.
– Тебе виднее, – подмигнул ему Кулак.
Тьялец смутился, отвел глаза.
– А почему генерал Овилл так хочет ландграфа завалить? – ляпнул Клоп, сидевший до того молча.
– А надо… энтого… – многозначительно пояснил Почечуй.
– Ну, ты сказал, дед! – восхитилась Пустельга.
– А вдруг только Медренский может амулетом пользоваться? – предположил Антоло.
– Что ж он его в замок не захватил? – повернулась к нему воительница.
– Не знаю, – честно ответил табалец. – Есть один способ проверить – пробраться в Медрен. Жаль, что это невыполнимо.
– Вот-вот, – неожиданно зло проговорил Кир. – Болтать у костра всякий может. А пойти проверить…
– Я бы пошел, – глядя ему прямо в глаза, твердо произнес Антоло. – Только как я туда проникну?
– Да… А заодно бы и ландграфа убрал бы… – мечтательно протянула Пустельга.
– В город очень даже просто пробраться, – вдруг заговорила Цветочек. В присутствии убеленных сединами воинов девчонка обычно молчала. Антоло уже привык, что его давняя знакомая никакая не сумасшедшая, но никак не мог взять в толк – зачем она увязалась с наемниками? А теперь вспомнил слова Черного Шипа: «Таких разведчиков, как она, поискать еще. Если понадобится в Медрен забраться…»
– Если нужно, проведу, – продолжала племянница крестьянского вожака. – Кто хочет?
Воцарилось неловкое молчание. Каждый примеривал на себя попытку наведаться в осажденный город. Но, несмотря на отчаянную храбрость многих наемников, желающих не находилось.
– Что, Студент, – прищурился Кир. – Поджилки трясутся?
– Ну… – промычал Антоло, соображая – а может, и вправду страшно до дрожи в коленках?
– Что нукаешь? Как ляпать языком, так все мы мастера, а как выполнять, так в кусты?
– Почему ляпать? – удивился табалец. – К чему это ты?
– Да к тому, что ты, как всегда, наболтал с три короба, а дальше хоть трава не расти!
– Как это – «не расти»?
– Да что ты дурачком прикидываешься? – подался вперед бывший гвардеец, не замечая занесенной ладони Мудреца, который намеревался вновь остановить его порыв. – Кто только что рассказывал: готов, мол, в Медрен пробраться? Само собой, ты думал, что туда никак не попасть! А когда оказалось, что попасть можно? На попятную? Струсил?
– Кто струсил? Я? – Антоло ощутил, как кровь приливает к щекам. Трусом он себя никогда не считал. Напротив, гордился оценкой друзей, называвших его безрассудным и излишне отважным. Будучи студентом Аксамалианского университета, он участвовал в довольно раскованных шалостях и никогда не задумывался о последствиях. – Ты кого трусом назвал?
– Да тебя! – звонко воскликнул Кирсьен. – Кого же еще?
Мудрец заворчал, словно медведь, привставая с бочонка, на котором сидел.
Кулак дернул себя за серьгу, нахмурился.
Пустельга отвернулась, пряча глаза.
– «Уложение Альберигго»! – развел руками Почечуй, обводя глазами собравшихся.
