Робин Хобб - Кошачья добыча
В коттедже царил беспорядок. Мебель и припасы, и прочие вещи, пали жертвой спешных Пелловых розысков. Она опустила Гилльяма вниз на кучу барахла рядом с невыметенным очагом. Ребёнок немедля расплакался.
— Просто погоди немного, сынок, — проговорила ему, укладывая постель обратно, на верёвочную раму кровати. Уже и это смердело Пеллом. Весь дом целиком провонял им, подумала про себя. Розмари подхватила свой небольшой кошелёк с монетами. Вытрясая деньги на пол, она сжимала его за дно, а после зашвырнула остатки на кровать, где так запросто не расслышать звон притаенных медяков. Заглянула внутрь. Пять бронзовых медяшек. Не много, но лучше, чем ничего.
Собрав как надо кровать и разгладив покрывало, она обхватила Гилльяма, водружая на постель. Он ревел не переставая, но крики потихоньку всё же ослабевали. Ужас и ярость истощили его.
— Я не могу позаботиться о тебе как следует прямо сейчас, сынок. Твоя мама должна уложить кое-какие вещи для нас обоих.
Оставались ещё копчёная рыба, что она припрятала от Пелла, и серебряная монета. Женщина разожгла огонь и, вооружившись лампой, обыскала пол, по ходу поправив стулья и разложив обратно на стол скатерть. Пелл пропустил две монеты, что она успела прикрыть ступнёй; ещё один медяк нашёлся застрявшим в трещине. Навряд ли назовёшь богатством, но она сунула все три обратно в кошель. Последний же, серебряный, упрятала в самый низ джутового мешка, кроме тех двух медяшек, что прежде опустила в карман. Никогда не показывай все свои деньги, когда странствуешь.
Она пошарила в шкафах, но Пелл сожрал всё, что можно было съесть незамедля. Привычка к аккуратности не оставила её и здесь: попутно Розмари приводила дом в порядок, даже и собираясь оставить его завтра навсегда. Стоило задуматься над этим, и возник соблазн покрушить это место, но только на мгновение. Нет. Она полюбила этот маленький коттедж. Расставляя всё на место сейчас, женщина словно извинялась за то, во что собирается превратить его Пелл: грязную, мрачную лачугу-развалюху, усыпанную повсюду мусором и отбросами.
Гилльям приостановил плач. Он крепко заснул. Розмари так и оставила его, не раздевая. Она запаковала всю свою запасную одежду в мешок. Слишком мало, чтобы заполнить тот доверху. Женщина приспособила прошитые лоскуты под пару завязок для холщовой сумки, а затем собрала и уложила иголки, нитки и прочие вырезки. Кастрюля для готовки. Кремень и огниво. Немного прочих мелочей… и всё. Остаётся ещё место под одеяло с кровати. Потихоньку, чтобы не разбудить Гилльяма, Розмари выскользнула из дома и отправилась в коровий хлев. Там и спрятала мешок; вернись Пелл рано, не хотелось бы, чтоб он начал распросы, заметь мельком собранное. Пошлёпав по боку бодрствующую корову, женщина вернулась в дом.
Решение сбежать оформилось окончательно; но сердце никак не желало утихомириться. Ей не терпелось уйти отсюда немедленно, хоть Розмари и знала, что то было бы глупым шагом. В темноте, неся на себе Гилльяма и ведя в поводу стельную корову? Нет. Она выдвинется на рассвете. Пелл заявится на ночь глядя, пьяный по уши, если вернётся вообще, и проспит допоздна. Она улизнёт по свету, с отдохнувшим ребёнком, и им не придётся плутать в темноте. Разумно было сделать именно так, а она была разумной женщиной. Вернись Пелл вечером, и Розмари разыграет перед ним уважительное почтение, без разницы, что он там будет требовать от неё. Она была сильной. Она подготовилась как следует.
Вот почему, сказала Розмари самой себе, сейчас она усядется на свой старый разбитый стул, теперь, впрочем, куда сильнее расколошмаченный, — стараниями Пелла, в поисках денег швырнувшего тот прочь, — и выплачется. Она оплакивала себя, бывшую такой дурой, — и все свои труды, и любовь, что обошлись ей лишь в безобразную крошечную лачугу, загнанную меж болот и утёсов, — и превращённую её стараниями и потом в уютный маленький коттедж. А когда слёзы кончились, Розмари обнаружила, что делось заодно со слезами. Дурацкая связь, кою она чувствовала с местом, никогда взаправду ей не принадлежавшим, — последняя испарилась тоже. Пускай оно достаётся Пеллу. Пускай он заимеет всё. Может, тот и получит свою хибару; но её мальчика она заполучить ему не позволит. Никогда.
* * *Мармелад без устали мчался сквозь тьму. Рёбра ныли, а в ушах всё ещё звенело от удара об стену. Он позволил горлу разродиться гневным рыком, и тут же сурово осёк себя, замолкнув. Разве он котёнок, чтобы вот так выдаться добыче — громким воем или вздыбленным хвостом? Ну уж нет, разумеется.
Женщина была смыслом. Мужчина — громаден и весьма силён. И быстрее, чем ожидалось. Кот подумывал, что легко ускользнёт от него, но взамен попался в цепкую хватку рук. Пойми тот, что может раздавить попавшегося в ловушку кота, а не отбросить к стене, и Мармелад давно бы был мёртв.
Что значило и то, не избавься он от человека, и в скором времени смерти ему не избежать уж точно. Мармелад изучал территорию. О сдаче не шло и речи. Бой с мужчиной продлится до смерти.
Но как в одиночку прикончить столь громадного зверя?
Человек не знал пути, что тропинкой вился вдоль скал. Быть может, когда-то эти места и были знакомы ему, но не теперь. Ночь стояла тёмная, облака насмешливо поддевали блеклую луну. Человек спотыкался, не раз и не два, громогласно сквернословя, и шагал дальше. Голые скалы высились без единого деревца; лишь кустарник да рослые травяные стебли устилали те ровно ковром. И ни малейшего укрытия от ветра. Какая же малость, подумал кот про себя, отделяла человека от края земли. Взморье ниже скалистой гряды ощеривалось обломками сланца. Прибывающий прилив верно набегал к самому краю обрыва.
Но человек придерживался прежней тропы, спешно пытаясь добраться до города, порой едва не срываясь с шага вприпрыжку. Мармелад вполне мог состязаться с ним в темпе, но всё равно оставался позади. Неуклюже тащась, мужчина скрылся в подступающих ближе сумерках, держа извилистый путь к вершине скалы. В спину подувал весенний ветер, тёплый и полный обещаний на скорый дождь. Ночь оживала, и время складывалось как нельзя лучше для хорошей охоты — на кота, если б тому не было нужды убить этого громадного тупицу первым. Невидимый, кот крался в травяных зарослях по человеческим следам. Ветер, колыхающий высокие стебли прошлогоднего сухостоя; шёпот и тихое журчание волн, оббивающих каменистый пляж грядами ниже, скрывали охотника от преследуемой добычи. Поспевать за той оказалось не больно тяжким делом. Отблески света, вполне изрядные для кошачьего зрения, оборачивались непроглядной ночной мглой для человека. Спорый ходок из последнего вышел ещё тот. С ворчаньем и руганью он плёлся и плёлся вперёд. Запнувшись лишь на пару мгновений, чтобы кинуть взгляд взад и вниз, в лесистую лощину: там, на отдалении, по-прежнему пробивался свет — через окошко коттеджа и прохудившиеся дыры в соломенной крыше. Выплюнув грязное словцо, мужчина, шатаясь из стороны в сторону, пополз дальше.
