Алан Гарнер - Совы на тарелках
Злость не проходила… Взять еще, что ли? Да, пожалуй. Но где могут быть другие коробки или пачки?
Из кухни послышался звон посуды, Гвин поспешил туда. Нужно было вымыть ножи и вилки, а потом кофейные чашки.
Когда мать вышла снова, он положил десять сигарет в ящик кухонного шкафа, в ее почти пустую пачку… Кажется, теперь ты немного успокоился? — спросил он самого себя. Но ничего себе не ответил…
— Мам, — сказал он, когда мать опять появилась на кухне, — прости, что я так говорил с тобой вчера вечером. Насчет твоего аспирина… И насчет курева… Я купил тебе подарок… Вот, сигареты. Не такие, как ты всегда куришь, а лучше. Положил к тебе в пачку… Возьми, мама.
— Спасибо, сынок… — Нэнси закурила. — Мм, хорошие… Откуда у тебя деньга?
— Я откладывал немножко.
— Когда же ты успел сбегать в магазин?
— Мам, — сказал Гвин, не отвечая на вопрос, — а если бы я врезал Роджеру, нас бы уволили, да?
— Не знаю. Смотря как сильно ударил.
— А ты не была бы против?
— Я?
Мать улыбнулась.
— «Где мои снимочки?» — очень похоже передразнила она Роджера. — «Кто снял их со стола? Вы не имели никакого права!.. Без моего разрешения!..» Это все он кричал. А сам весь стол заляпал, который я только что драила, как не знаю кто… А после этот начал шелестеть своими фунтовыми бумажками.
— Кто, мама?
— Этот… мистер Дерьмистер.
— Брэдли?
— Да. «Лорд третий сорт»! Он даже не джентльмен.
— Откуда ты знаешь?
— Есть много способов отличить, — сказала Нэнси. — Когда он стал размахивать кошельком, я сразу поняла… Нет, джентльмен поступил бы по-другому. У джентльмена на первом месте слова, а не деньги. И вообще, будь на небесах справедливость, другие люди ходили бы здесь с чековыми книжками в карманах!.. И еще насчет джентльменов, сынок… Вот я положу перед тобой нож и вилку и посмотрю, как ты справишься с грушей!
— С грушей, мама?
Гвин не переставал удивляться.
— Только настоящий джентльмен может правильно есть грушу, — уверенно сказала Нэнси. — А этот… сразу уронил ее на пол… когда я подала ему нож и вилку,
— Так было? — спросил Гвин. — А что потом?
— Потом Элисон подняла.
— А сама?
— Сама ела рукой, но, голову на отруб, она знает, как их надо есть, а он — нет. Только корчит из себя джентльмена.
Нэнси затянулась сигаретой, глаза ее сузились. Гвин больше не спрашивал ни о чем. Он знал привычку матери говорить порою о таких вещах, о которых она могла знать только из книжек, если бы их читала. В эти минуты она как бы жила воспоминаниями о своем прошлом, которого никогда не было и не могло быть.
— Да, — сказала снова Нэнси, на этот раз задумчиво. — Если бы все было по справедливости, совсем не у тех были бы сейчас дома и чековые книжки… Мой Бертрам умел есть грушу, как надо.
Гвин задержал дыхание, стараясь не шевелиться. Он ждал, чтобы мать продолжила, но та молча смотрела на печку и на стену позади.
— Ну, мам…
— Что, сынок?
Она словно очнулась ото сна.
— Нет, ничего.
— Ты уже все сделал?
— А что еще?
— Как насчет той дверцы для люка?
— Порядок, мама. Гув сделал, а я присобачил ее еще утром, когда Элисон встала.
— Покажи мне.
— Пожалуйста, если не веришь.
Они поднялись наверх, Элисон в комнате не было.
— Довольна? — спросил Гвин. — Я привернул как следует. Длинными шурупами. Медными.
— Правильно, молодец. — Нэнси присела на кровать, оперлась на металлические стойки, положила голову на руки. — Медные шурупы хороши для крышки гроба.
— Правда, мам?
— Ты ничего не знаешь, сын… Эти тарелки были для нижнего ящика моего шкафа… — Опять она смотрела куда-то в глубь себя, с помощью собственных рентгеновских лучей. — Не то что мне так уж нужен был этот ящик, но он сказал… «Пускай они будут для нижнего ящика, — сказал он, — и не важно, как они выглядят…» Мой Бертрам не очень обращал внимание на подобные вещи… «Мы должны с тобой пожениться…» Да… Так он говорил… «Плевать на них, — говорил он. — Если им не нравится, пусть делают, чего хотят…» Но он не знал, что они могут сделать… Он не знал…
— А что, мама?
— Была бы на небесах справедливость, — в третий раз за этот день сказала Нэнси, — я бы сидела сейчас в столовой и жаловалась, что картофель немного остыл… Я, не они… Он не знал, что они все могут сделать…
— Что же, мама?
— Этот ревнивый идиот… который там… — сказала Нэнси. — Этот ненормальный кретин… О, конечно, то был несчастный случай… а как же?.. — Она поднялась с кровати, подошла к окну, выбросила окурок наружу. — Но разве кто помог мне, когда я осталась в беде?.. Одна… Когда потеряла моего Бертрама… Ни одного гроша я от них не видела…
16
Роджер снова устанавливал треножник фотоаппарата на берегу реки. Элисон сидела в тени, под камнем Гронва, возле зарослей густо разросшегося лабазника. Клайв стоял в воде с удочкой в руках.
— Неправда, — говорила Элисон. — Гвин не мог этого сделать. Я знаю, он с характером, но он никогда бы не испортил картину со злости.
— Ты так уверена? — спросил Роджер. — Значит, не видела его, когда он разозлится. Готов на все. Такие, как он…
— Ладно тебе. Собираешься весь день щелкать этой штукой? Я хочу подняться на гору.
— Тебя не интересуют мои снимки, и не надо.
— Здесь душно, — сказала Элисон. — От этих цветов идет какой-то чихательный газ. Все время щекочет в носу. Там наверху наверняка ветер.
— Если не растаешь по дороге.
— Хватит вам пререкаться, — вмешался Клайв. — Немудрено, что у меня совсем не клюет.
— Я пойду на гору, Клайв, — сказала Элисон. — А Роджер пускай тратит время на снимки.
— Что ж, как говорится, у каждого свои причуды,
— Хочу подняться по торфяной дороге, — сказала Элисон. — Отсюда ее не очень видно, она вьется змейкой вон по тому краю. Здесь раньше нарезали торф и везли вниз на санках. Даже летом.
— В самом деле? — удивился Клайв.
— Да. У них были лошади. Этим занимались четыре дня в году.
— Откуда ты знаешь? — спросил Роджер.
— Я же тут не в первый раз, как ты, — сказала Элисон. — Ездила сюда всю жизнь.
— И ни разу еще не была на знаменитой торфяной дороге? Тогда торопись, пока она совсем не заросла. Вперед!
— Не надо так кричать, — сказал Клайв. — Если хочешь идти, Эли, то иди. Только не сворачивай с нее никуда в сторону. Мало ли что может быть.
— А ты не пойдешь, Клайв? — спросила Элисон.
— После такого количества остывшей картошки, которой нас накормила Нэнси? Ни за что! И потом, хотя рыба пока не клюет, не думаю, чтобы вся она отправилась на гору…
