Владислав Соло - Астральное тело - 1
— Я не заметил успехов, — сказал я, — если не секрет, в чем они?
— Вы произнесли: „Думаю“.
— Ну и что же?
— А то, что это хорошо!.. Вам предстоит заменить слово „хочу“ на слово „думаю“, — определил Саша, — у вас эти проблески уже появляются.
— Отчего же мне предстоит менять свой лексикон?
— Оттого, что „думаю“ — всегда изначально, а „хочу“ оно всегда вторично. Когда вы это поймете путем личного истинного опыта, тогда вы со мной согласитесь осознанно. И все ваши испытания в единый момент прекратятся, ибо вы будете „думать“, а не „хотеть“!.. Но к этому вы придете все-таки путем испытаний, и неминуемо!..
— Похоже, что испытания — это что-то вроде зловещих тренировок, — сказал я.
— Да, это действительно тренировки, но только не зловещие, а очистительные.
— Значит, надо переучиваться говорить?
— Ни в коем случае! Не надо специально браться перестраивать свой лексикон.
— Вы же сказали, что мне это предстоит?
— Понимаете, Сережа, перестройка лексикона должна быть внутренней. К примеру, у девочки, хочет она того или нет, в конце концов — вырастают груди… Если вы будете намеренно исправлять свой лексикон, в данном случае слово „хочу“ заменять на слово „думаю“, то это слово „думаю“ будет у вас выглядеть как слово „хочу“, между „думаю“ и „хочу“ появится лишь разница в произношении.
— Почему же, Саша?
— А потому что внутренне это будет звучать примерно так: „я хочу заменить слово „хочу“ на слово „думаю“! В основе остается „хочу“. Вы понимаете, остается „хочу“!
— Хорошо!.. А если эта внутренняя установка прозвучит по-другому. Скажем так: „я думаю заменить слово „хочу“ на слово „думаю“. Тогда как?
— Но это же будет только самообман, и не более того!
— Почему же? — возразил я.
— Потому, что если вы волевым решением, а не внутренней естественной потребностью заменяете слово „хочу“ на слово „думаю“, то это будет актом воли вашей, а значит, вы все равно обязательно подразумеваете слово „хочу“. Это как мальчик, который желает, чтобы у него отросли груди!..
— Да, — сказал я, — такому мальчику прежде всего надо стать девочкой, и груди отрастут сами собой!
— Ну, вот вы и поняли меня, — обрадовался Корщиков.
— Значит, все-таки — испытания?! — спросил я.
— Ничего не поделаешь! — ответил он.
— А вы знаете, я теперь догадываюсь, откуда у Ани такая острота восприятия слова! — сказал я. — Разговаривая с вами — это понять немудрено!
Но Корщиков не ответил на эти слова похвалы… На диване зашевелился спящий до сего времени мальчик. Саша подошел к нему, присел на краешек дивана и погладил сынишку по его крупной голове. Мальчик открыл глаза и тут же уселся молча на диване. Его отец ловко, одной рукой натянул ему трусы. Потом он положил возле сына стопку книг и снова вернулся к окну. Усаживаясь на все тот же этажерчатый стул, Корщиков спросил у меня:
— Не правда ли, очень крупная голова?
— Да, я об этом подумал, еще как только вошел сюда, в комнату, и меня это удивило… В самом деле, отчего такая крупная голова?.. Наверное, ваш сын вырастет очень умным человеком?
— Может быть, — сказал Корщиков и слегка усмехнулся, как-то очень доверчиво.
Мальчик старательно перелистывал книги, ощупывал и рассматривал их страницы. Он совершенно не обращал на нас никакого внимания.
— Да, — словно опомнился Корщиков, — только вы, обратился он ко мне, — не думайте о своей исключительности относительно испытаний!.. Все человечество, каждый человек, животное, птица, дерево, травинка, звезда, пылинка, — несут тяжкое бремя своих испытаний, необходимых только им в их посвящении. Все, абсолютно все и все посвящаются в истину, медленно или быстро — не имеет значения, но посвящаются!
— Тогда, — удивился я, — к чему меня было предупреждать об испытаниях, если испытания — присущи всему и всем на свете?
— Маг, — сказал Корщиков, — тем и отличается от про-фана, что он, Маг, нарабатывает опыт путем осознанным, направленным, а профан, в том числе и ученый профан, нарабатывает опыт бессознательно, методом проб и ошибок, в лучшем случае интуитивно! Такое посвящение — тоже посвящение, но довольно медлительное, хотя и естественное. Оно, порою, растягивается на баснословное количество воплощений, смертей и жизней!.. Вы хотите остаться профаном? — спросил Корщиков.
— Нет. Конечно же нет, — ответил утвердительно я.
— Папа, я хочу молока, — неожиданно отозвался мальчик на диване.
— Я сейчас, малыш, — тут же отреагировал на просьбу сына Корщиков. — Извините, я только подогрею ему молока, — сказал он мне.
Вскоре малыш пил свое молоко вприкуску с магазинным сухарем и поглядывал на меня, а я спросил у Корщикова:
— А почему именно я?
— Вы хотите сказать: почему именно вы удостаиваетесь в Посвящении осознанном? — пояснил Корщиков.
— Да, я имел в виду это.
— Как я уже сказал вам, что исключительности у вас нет, как нет ее ни у чего и ни у кого на свете! Все и все посвящаются в истину…
— И все-таки, почему же именно я? — повторил я вопрос.
— Почему именно вы?
— Да, да, почему? — я теперь смотрел Корщикову в глаза.
— В этой вашей инкарнации, — сказал он, — в сегодняшнем воплощении, ваше Посвящение дошло до уровня, когда само Посвящение пора осознать как таковое! То есть ваше Посвящение не противоречит естественному развитию Всеобщего Вселенского Посвящения, оно также протекало и протекает, как у всех и у всего! Просто в этой, сегодняшней жизни вашей вы, наконец, доразвились, путем баснословных предыдущих испытаний в других воплощениях, до осознанности! Поверьте, каждый про-фан, в конце концов, обязательно придет к моменту осознанности своего Посвящения, только в какой из своих инкарнаций, земных воплощений это произойдет — неведомо никому!.. У вас этот момент наступил…
— А могу я не успеть завершить свое Посвящение и в этой жизни, — спросил я и озабоченно облокотился на подоконник.
— Не завершите в этой, все равно продолжите завершение в следующей! — сказал Корщиков.
— Как же это? — настаивал я.
— Скажем, — пояснил Саша, — родитесь в семье Посвященного.
Мы приумолкли. Было слышно, как малыш грызет сухарь…
Я опустил глаза и долго смотрел себе под ноги, размышляя. Прошло некоторое время. И вот у меня возникла противоречивая мысль:
— Знаете, о чем я подумал сейчас? — не поднимая глаз, произнес я.
— О чем же? — отозвался Корщиков.
— Я подумал: истина — это Бог? Так?
— Предположим, так, — подтвердил Саша.
— Тогда как же объяснить существование дьявола и Посвящение в его ряды? Ведь такое Посвящение — тоже существует?! — и я уставился Корщикову в глаза.
