Александр Прозоров - Повелитель снов
Быстрым шагом князь направился вдоль берега и уже через час вышел к стремительной порубежной реке. Где-то в версте выше по течению виднелись скошенные стены старой датской крепости в Ругодиве,[5] напротив которой мрачно серели отвесные укрепления Ивангорода. Но ни один из городов Зверева сейчас не интересовал.
— Постоялый двор ближайший где? — остановил он бредущих с вилами на плечах смердов.
— Коли по тропе этой, то еще четверть часа хода, — охотно ответили крестьяне, сдернув похожие на пилотки, серые суконные шапочки. — Как первый частокол будет, так это он и есть.
Примета оказалась удобной. С половину версты огороды по сторонам ограничивались только жердяными изгородями, и лишь за яблоневым садом взору путника открылся плотный тын, за которым возвышались две черные от времени избы в три жилья.
Задерживаться Андрей не стал: купил двух коней с упряжью, а пока их седлали, сунул в рот пряженец с вязигой, еще два спрятал за пазуху. Посему Иван-город он прорезал на рысях и помчался по уводящей точно на юг дороге. Примерно треть часа галопом, треть часа шагом, еще столько же на рысях — потом смена лошадей, и опять в галоп. Через три часа он миновал сторожащий устье узкой речушки Гдов, еще через шесть — въехал в скобяную слободу Пскова. Здесь, в крайнем постоялом дворе князь Сакульский остановился на ночлег, пожалев больше не себя, а выдохшихся коней. Поутру, прикупив у хозяина еще одного скакуна и поменяв усталых лошадей на свежих, Зверев помчался дальше: узкой тропою на Остров, а оттуда знакомой дорогой к Опочке. Этим путем кованые рати шли выбивать поляков с русской земли, этим же путем возвращались после победы над ляхами. Многотысячное войско вытоптало узкую поначалу дорожку так, что и сейчас, спустя два года, она так и не заросла. Скачи и ничего не опасайся — не заблудишься.
При двух заводных князь почти всю дорогу шел на рысях, каждые полчаса перескакивая с седла на седло, и только ночью позволил измученным лошадям перейти на шаг. Но с первыми лучами солнца — снова рысь, снова скачка, выжимающая последние силы и из всадника, и из скакунов. Зато уже утром он миновал Идрицу, а перед сумерками повернул с Пуповского тракта на проселок, что тянулся по левому берегу изрядно пересохшего за жаркое лето Удрая.
Через три версты проселок повернул к усадьбе, а всадник помчался дальше, по еле заметной, почти нехоженой тропинке. Перед Козютиным мхом и эта стежка оборвалась — но Зверев решительно направился к воде, пересек на взмыленных, тяжело дышащих скакунах реку, двинулся через топь, в приметном месте нырнул в кусты и спустя пять минут накоиец-то спешился у подножия пологого холма.
Отпустив подпруги, князь взбежал до середины склона, нырнул в закрытую пологом пещеру и, едва ступив на ступени, спросил:
— Я успел, Лютобор? Мы сможем провести обряд сегодня?
— И тебе долгих лет, чадо мое, — прихлебнул из кружки какого-то варева старый колдун. — Доброго тебе здоровия.
— Здравствуй, мудрый волхв, — кивнул Андрей. — Так я успел?
— Успел, отрок, успел. Токмо сегодня мы обряда творить не станем, чадо. Потому как полнолуние лишь завтра.
— Вот проклятие! — Зверев покачал головой, развернулся. — Пойду, коней выхожу да напою. Чуть не до смерти загнал бедолаг. Получается, зря.
У лошадей и вправду тяжело вздымались бока, падала из-под упряжи розовая пена. Они так устали, что не могли даже есть, несмотря на обилие вокруг сочной болотной травы. Андрей снял с них седла, скинул влажные потники, взял за уздечки, медленно повел вокруг корявой березки, помогая шагом установить дыхание.
Спустя несколько минут вышел колдун, протянул ему ковш пряно пахнущего настоя:
— Испей, отрок, бо сам заботы требуешь. Что к тварям живым добр, то в тебе ладно. А что урокам моим не внемлешь, за то ругать стану нещадно. Почто не навещаешь совсем старика? Отчего про уроки обещанные запамятовал.
— Далеко я ныне, волхв, — вздохнул Андрей, принимая угощение. — Далеко, да хлопот много. Вот и не навещаю. Прости.
— Прощу, — кивнул колдун. — Чего еще с тобой поделать, чадо мое взбалмошное. Пойдем, место удобное покажу.
Они немного прошли в сторону реки, остановились среди клюквенной россыпи. Волхв ступил ногой в мох — и вокруг сапога проступила прозрачная вода.
— Не боись, теплая. С землею грелась.
Андрей одного коня отпустил к старику, для двух других выдавил воду сам. Напившись, окончательно успокоившиеся скакуны принялись щипать траву.
— Ввечеру еще овса им задать, — предложил Лютобор, — и совсем зла на тебя держать не станут.
— Не будет овса, — покачал головой Андрей. — В усадьбу ехать не хочу. Не прогонишь?
— Как можно! Для нас, ведунов, под покровительством Сречи самая пора учением своим заниматься. Весь мир спит, никто слов наших не перебьет, никто ветров наших не поймает, никто завета не остановит. Тихо округ, далеко в ночи воля наша разносится… А отчего же ты отца с матерью навестить не желаешь?
— Не хочу, Лютобор! Ничего не хочу! — рубанул опустевшим ковшом воздух князь Сакульский. — Навязали на мою шею… Родители.
— О ком это ты так зло обмолвился, чадо? — поинтересовался древний колдун.
— Да… — сквозь зубы выдавил Зверев. — Есть о ком. Навязали. Во имя рода, ради успокоения дрязг старых, благополучия дел семейных, ради родства с людьми знатными, ради имени потомков будущих… Мало того что дура безмозглая, мало того что увидел я ее первый раз только на свадьбе. Мало того что говорить с нею не о чем, а видом она на слона после рождественского пира похожа, мало того что на ней проклятие висит — так эта тварь подлая еще и ребенка моего убила!
— Как убила? — замер Лютобор. — Почему?
— Ночью рядом с собой положила…
— А-а, заспала, — не дослушав князя, махнул рукой колдун. — Ну это средь молодых мамочек дело частое. Устают сильно, вот в тишине и спят беспросыпно. Чуть повернутся — да ребятенка рядом с собой и давят. Уж сколько их через меня прошло. И тех, что руки на себя наложить пытались, и тех, что мужьями биты были до полусмерти, и те, что страдали, и те, что покаяться за грех невольный пытались…
— Ты-то тут при чем? — недовольно перебил его Андрей. — В церкви ведь грехи замаливают, не у колдуна на болоте.
— Забыл ты, видно, чадо, — скривился старый волхв, — что не вечно я в норе здешней сижу. Бывало время, когда ко мне в храм на Сешковскую гору люди с подарками шли. Там они и богам исконным молились, и в грехах каялись, и прощения божьим словом просили. Ох, сколько девок этих глупых чрез меня прошло — и не счесть вовсе! Младенца заспать — то чуть не самая частая смерть для малюток.
