Вера Петрук - Индиговый ученик
Как только Регарди садился, верблюд сразу вставал, раскачиваясь, словно подпиленное дерево. Сложность состояла в том, что горбатый поднимался сначала на колени передних лап, потом на задние ноги и только напоследок выпрямлялся полностью. Все эти движения животное делало быстро и так неожиданно, что при втором толчке Арлинг, как правило, съезжал ему на шею под хохот кучеяров и Нуфа. Прошло много времени, прежде чем он научился наклонять тело сначала вперед, а потом назад, удерживаясь на адском устройстве. Регарди очень сомневался, что способ, которым передвигались знатные кучеярки – в корзине между двумя верблюдами – был лучше.
На ночлег Арлинг приезжал разбитый по всем суставам, с глубокой ненавистью в сердце к пустыне и ее обитателям. Засыпая на второй день после мучительной качки, которая была еще хуже штормов Согдианского моря, он не мог избавиться от навязчивой мысли. Рай и ад – это не то, что существовало после смерти. Они находились здесь, на бескрайних просторах Согдарийской империи. Рай был давно и безвозвратно потерян на холмах Мастаршильда, ад же догнал его из Согдианы, обретя поистине извращенные формы.
Кроме дорожных тягот, появилось еще одно неудобство, которое сильно его досаждало. В самом начале пути Абир принес похожую на платок тряпицу и, несмотря на протесты Арлинга, крепко обвязал ее ему вокруг глаз.
– Нет более суеверного народа, чем кучеяры, – пояснил он. – Если узнают, что ты слепой и ходишь без повязки, забьют камнями. Случайно взглянуть в глаза слепого считается в Сикелии дурным знаком, а тем более у торгашей. Они везде видят порчу и до смерти боятся грабежей. Ведь если ограбить такой караван, как наш, можно безбедно жить до конца жизни, еще и детям останется. А капитану-неудачнику водить караваны уже никогда не позволят, таковы правила купеческих гильдий.
По словам Абира, купцы везли целый караван сокровищ: пушнину и мед из северных провинций Согдарии, ракушки из Барракского моря, кожу, хлопок и корабельные канаты из Самонийских княжеств, райские зерна с Архипелага Самсо, по которым сходили с ума сикелийские гурманы, стекло и фарфор из Ерифреи, а также ром из Флерии, который особенно ценился в Шибане. Но, несмотря на разнообразие товаров, Арлинг чувствовал только аромат благовоний, который постоянно витал над караваном.
– Это мирра и ладан, столпы Сикелии, – объяснил Абир, шумно втягивая в себя воздух. – Запахи рая. Говорят, что Затута, бог домашнего очага, забыл закрыть двери в мир людей, вот они и проникли к нам. Мне чертовски нравятся здешние боги. Это тебе не Амирон. В Сикелии для каждого дурака найдется свой покровитель. Даже для чужеземцев. Наш бог – Омар, из всех кучеярских божков он самый понятный. Мне по душе его главная заповедь. Вот послушай. Жизнь человека длится одно мгновение. Поэтому живи и делай то, что хочешь. Если тебе что-то не хочется – просто не делай этого. И наоборот: желаемого нужно добиваться всеми силами. Мудро, да?
Если бы под Арлингом не раскачивался верблюд, а в макушку не пекло сикелийское солнце, он бы, пожалуй, согласился с дядей. Но его нынешние мытарства никак не совпадали с наставлениями Омара. Сейчас он делал как раз то, что хотел меньше всего – продолжал путешествие, не зная, кому и зачем это нужно. По мере того как его горбатый преодолевал все больше барханов, вера в балидетского мистика и его магию становилась слабее.
Им пришлось путешествовать под вымышленными именами – дядя опасался шпионов брата. Легенда была простой и замысловатой одновременно. Абир был отцом, который провожал слепого сына к чудесным источникам в реке Мианэ, надеясь на исцеление. Два пирата изображали их слуг, а Нуф – младшего брата.
В пустыне многие знакомые вещи обрели иной вкус и звучание. Среди песков Арлинг впервые столкнулся с человеческой жалостью. Дома, в Согдарии, отец и слуги тоже жалели его, но то было иное сочувствие. Они знали зрячего Регарди и воспринимали его слепоту, как временную помеху. Однако в Сикелии жалость обрела чудовищные размеры, обжигая его не меньше пустынного солнца.
Языки у кучеяров были длинные. Скоро о слепом драгане знал весь караван. На привале или в дороге к нему постоянно приходили переселенцы, путешествующие за плату вместе с торговцами, а иногда и купцы – чаще всего, их жены. Они приносили ему странные камни замысловатых форм, витые веревочки непонятного назначения, куски тканей, а также лепешки и сладости. Вручая подарки, кучеяры обязательно касались его повязки, бормоча под нос что-то невразумительное. Иногда Арлингу казалось, что в школе он учил совсем другой кучеярский. Этот язык он узнавал все меньше, поэтому предпочитал отмалчиваться. Через неделю подобного внимания, ему хотелось послать всех к дьяволу, но Абир посоветовал терпеть.
– Для них это, как молитва о здоровье, – объяснял дядя. – У нас калек прячут за стенами, а в Сикелии они в почете, если, конечно, не выставляют свое уродство на показ. – Тут Абир осекся и поспешил исправиться. – То есть, прикрывают нездоровые части тела. У них считается, что если ты коснулся убогого, то, вроде как, помолился Семерице, богине жизни. В Балидете, к примеру, калеки за счет этого только и живут. Болит у тебя рука, найди безрукого, дай ему монетку и потрогай его здоровую руку. Если болит живот, нужно искать кого-то со страшными ранами в этом месте. Все просто.
– А если болит голова, найти безголового? – попытался пошутить Арлинг, но Абир его не поддержал.
– Можешь смеяться над чем угодно, только не над их богами, – серьезно сказал он. – Кучеяр поймет твою шутку о своей жене, но за неосторожное слово об Омаре или Негивгае, не задумываясь, всадит тебе джамбию под ребра.
– Нечестно, – вздохнул Арлинг, решив перевести тему. – Они меня видят, а я их нет. На кого эти кучеяры похожи? На арваксов, кармокаров?
– Черт побери, и, правда, несправедливо, – рассмеялся дядя.
Следующим вечером, когда лагерь готовился ко сну, а сам Арлинг без сил сидел у палатки и мечтал о колодце, Абир подвел к нему человека.
– Это Азиз. Он не будет возражать, если ты его «осмотришь» руками. Не стесняйся. Парень за это получил монету.
Подумав, Регарди не стал отказываться и, подойдя к кучеяру, положил руки ему на лицо. Его сразу обдало крепким духом моханы – местной водки, которая была еще хуже воды из овечьих бурдюков. Впрочем, пальцы не сообщили ничего интересного – жирная кожа, небольшой, приплюснутый нос, сросшиеся на переносице брови, пухлые губы, жесткие волосы. Обычный человек, которому не мешало бы помыться и почистить зубы. Для слепого все люди на одно лицо, подумал Арлинг, удивившись, как искренне прозвучали собственные мысли.
