Сказки тени (СИ) - Сомору Войцех

Дэмин выгнул бровь.

Вот в чём дело. Разве не забавно — кинуть монетку нищему?

Возможно, Цинь даже чувствовал себя настоящим героем. Это могло быть опасно, но не так опасно, как сразу получить удар сапогом. У знати свои причуды — не предскажешь, в какой момент он разочаруется в новой игрушке и передумает, но дармовой хлеб стоил того, чтобы не давать ему повода сменить милость на гнев. Дэмин был вполне в состоянии изображать благодарного слушателя. Подумав, он медленно кивнул, даже напустил на себя маску усталости и испуга. Цинь слабо улыбнулся.

— Тогда я приду послезавтра. Хорошо?

— Раб будет благодарен вам до конца своих дней, господин.

На том и попрощались.

Цинь развернулся и пошёл прочь, а Дэмин поспешил юркнуть в тени.

Дэмина цзюэ больше не видел, но наверняка всё ещё чувствовал на себе его холодный взгляд.

Кан сам не до конца понимал, зачем ему сдался этот оборванец. С одной стороны, у него не занимало много времени его подкармливать. С другой, что-то подсказывало: об этой прихоти не следует знать ни Сюин, ни отцу.

Он решил оставить встречу с Дэмином в секрете, а мысли о нём — на откуп собственной боли. Никогда в жизни Кан не признался бы в том, что ему хотелось нормального детства: с друзьями, дурацкими проблемами, без невидимой и непреодолимой стены между их семьёй и окружающим миром. Ему было очень нужно выкупить у судьбы немного хорошего — если не для себя, то для Дэмина, вынужденного, как мышь, скрываться в самых тёмных углах.

И пусть что-то внутри нашёптывало Кану, что подобная выходка — лишь дань его самолюбию, он старался думать о другом. Вэя с Сюин он познакомил, с мальчишкой разобрался — дела в столице закончены. На столе в его комнате ждал приказ о перенаправлении в форт на северной границе с Линьцаном.

И что-то подсказывало Кану, что отец, без которого это решение никогда бы не увидело свет, не просто так выбрал ему новое место службы.

*цзюэ — знать; определялась исключительно происхождением, кроме тех случаев, когда император возводил представителя какого-либо рода в титул.

Глава 12. Форт Илао

«Мой дорогой сын.

Ты прочтёшь это письмо уже по дороге к первому оплоту обороны Империи — Крепости праведности и послушания, что станет твоей вотчиной на следующие пять лет. Не опозорь меня перед Лином и пожелай ему долгих лет здравия и покоя вдали от бренного мира и бессмысленных битв.

С любовью и болью в сердце, твой отец,

скорбящий о разуме своих наследников».

Илао!

Кан не мог поверить, когда читал приказ о переводе. Два слова, составляющие название его нового дома, звучали, мягко говоря, издевательски. «Праведность», — хихикал первый иероглиф. «Тюрьма, надёжная и крепкая», — уточнял следующий. Кану даже захотелось проверить, не переименовал ли отец это место ради любимого сына. Ему бы ничего не стоило подать прошение самому Императору, устроить скандал при дворе и протолкнуть целую резолюцию только затем, чтобы Кан ни на секунду не забывал, с каким уважением отец относится к его судьбоносным решениям. Но загадка названия быстро разрешилась в библиотеке: форт Илао в прошлом был тюрьмой для сосланных в шахты преступников, а ныне там располагался северный пограничный пост.

Шестнадцатилетнему капитану, щеголяющему новенькой должностной подвеской на поясе (гравированным яшмовым диском, как и положено по шанвэйскому званию), оставалось преодолеть всего полдня пути.

Он слышал о севере немало историй. В офицерской школе учитель рассказывал о невероятных запасах металла и о рудниках, за которые до сих пор идут споры между Империей и Линьцаном. Отец часто вспоминал Лина — шэнми, который представлял верховное жречество в тех краях. Дети не понимали и половины слов в пламенных рассказах Аманя, но не сомневались: знакомы они с Лином были давно и чудом друг друга не передушили. Кан и Сюин представляли этого Лина каким-то дикарским воином: с горящими глазами, жестоким ястребиным лицом, всенепременно украшенным боевой раскраской из медвежьей крови, с густой бородой, заплетённой в варварские косички. Почему-то у Лина из их фантазий не было глаза, а лицо его украшало несколько страшных шрамов, один из которых оставил Амань, а другой — огромный зубастый волк. От отца Лин должен был сбежать, а вот волка задушить своими чарами, шкуру снять и носить, скрывая лицо за оскаленной пастью.

И сказки эти вдруг перестали казаться весёлыми, когда перед носом замаячила перспектива попасть прямо в лапы к дикарскому шэнми. С тяжёлым сердцем Кан свернул и спрятал письмо отца, стараясь не вспоминать, что ещё напридумывала зимними ночами Сюин, когда они детьми прятались под одеялом и рассказывали друг другу истории о страшном и злом Лине.

Кан не питал иллюзий об оснащении форта: судя по копиям отчётов, приложенных к письму заботливой отеческой рукой, казна очень ревностно относилась к распределению государственного бюджета, отвечая на требования начальника гарнизона о дополнительном довольствии вежливым, но категорическим отказом. И когда Цинь добрался до своей цели, открывшаяся картина вовсе не показалась ему удивительной.

Форт Илао оставался тюрьмой и внутри, и снаружи, с высокими каменными стенами, угрюмыми тенями баллист на стрелковых башнях и мрачными солдатами. Кана встретил капитан Лян Сяо, который, как и все в крепости (кроме начальника гарнизона), происходил из простого люда. По табелю о рангах они были в одном звании, но капитан Сяо годился Кану в отцы, а его обветренное лицо отметили усталость и спокойствие. Высокородный юнец, прикомандированный из столицы, очевидно, казался ему скорее обременением, чем приятной новостью. Лян скептически оглядел лошадь Кана и поклонился ему настолько формально, что тот даже замер от удивления, но решил не подавать виду и посмотреть, что будет дальше. А Сяо молча распорядился разгрузить багаж и махнул Кану рукой, чтобы тот шёл за ним следом. Похоже, для гарнизона привычно общаться жестами, и Кан задумался — не оттого ли, что на морозе говорить неудобно? Осень уже приносила в Лоян первые холода, но здесь воздух был по-зимнему свежим: с утра трава покрывалась инеем, а дальше их ждали только северные вьюги…

***

— Добро пожаловать на Север, господин Цинь!

Начальник гарнизона Цзыдань Ли с радостью отложил очередной свиток с отказом из столицы, перетянув шнурком связку тонких деревянных дощечек (бумага в отдалённых уездах считалась роскошью). В отличие от Сяо, который считал, что им только знатных детей не хватало, Ли радовался приезду Кана. Он пребывал в наивной уверенности, что отец их нового капитана позаботится о комфорте своего единственного наследника, и уже строил планы, как будет распоряжаться благами, которые направят в их глушь. Небо наконец-то смилостивилось над ним, нужно только проследить, чтобы сын придворного шэнми не отморозил себе досмерти ноги или голову.

— Слышал, вы блестяще начали карьеру с захвата Канрё. Ожидаемо для вашей семьи. И теперь здесь! Неужели сами попросили о перераспределении?

На секунду Кан оторопел, но тут же взял себя в руки. Натянув на лицо вежливую улыбку, он поклонился и сложил перед собой ладони в почтительном цзуо-и*.

— Благодарю за ваше внимание, господин Цзыдань. Мой приказ подписан генералом Ваном — полагаю, у него были причины принять подобное решение.

— Вот как… Что ж… — Скорее всего, этот мальчишка в чём-то провинился, но Ли, если честно, не было до этого никакого дела. Главное, языком чешет мало и о столичных пайках не ноет — уже какой-никакой, а плюс. — Тогда я кратко расскажу вам о положении дел, прежде чем вы сможете осмотреться и приступить к службе. На границе не всё в порядке. Лоян, конечно, может спать спокойно, но север… Север — дикое место. От людей до животных. У нас пять рудников, в которых люди отказываются работать даже под страхом тюрьмы, патрули постоянно сталкиваются с варварами Линьцана, считающими все территории дальше форта своей землёй, да и от волков и медведей добра не жди. Зимой провиант доходит до нас с перебоями, так что я надеюсь на ваши охотничьи навыки. Ну и солдаты… — Цзыдань фыркнул. — Довольно отмороженные. Дисциплина требует железной руки, но я уверен, что это у вас в крови. Есть вопросы?