Александр Матюхин - Миромагия
— Эээ…
— Знаю, что не пьешь. Наташенька рассказывала, какой ты у нее замечательный, непьющий и не курящий. Я подозревал, конечно, что таких мужиков на свете уже давно не существует, вымерли за ненадобностью, но вот, вижу. А, может, вы, это, колдуны, все непьющие? Может, у вас принцип такой, или вера не позволяет.
— Он не совсем колдун. — Поспешила вмешаться Наташенька. — Он экзорцист.
Господин Виноградов непонимающе моргнул.
— Кто, простите?
— Экзорцист. Изгоняет бесов из людского тела.
— Хм. Мне такой не нужен. Зачем мне экрзц… он же не сможет выяснить, кто украл мой талисман, пардон, подарок моему сыну.
— С днем рождения! — запоздало брякнула Наташенька. Клим кивнул.
Господин Виноградов совершил еще один невероятный глоток коньяка и похлопал Семена по плечу.
— А ты что-нибудь еще умеешь, кроме как бесов изгонять? — доверительно зашептал он. — Ну, там, порчу наводить? Или, след магический найти? Или, вот, ситуация какая — стояла у меня статуя цербера… пойдем покажу где… — они оба зашлепали по лужам. Паркет, видимо, придется менять. — Вот здесь стояла статуя. Вот туда была повернута одна голова, сюда вторая, а тут третья. И сегодня ночью эта статуя ожила, сожрала всех охранников и убежала с моим волшебным талисманом и подарком для сына. Тоже, кстати, волшебным. Можешь помочь?
Семен беспомощно покосился на Наташеньку. Наташенька пожала плечами. Если бы она знала, что хочет господин Виноградов, заранее, то тысячу бы раз подумала, прежде чем тащить сюда Семена. Но все равно бы притащила.
Семен, в свою очередь, размышлял недолго. Он был не глупым парнем, и сразу сообразил, что ситуация зависит только от него. Он мог отказаться и, тем самым, в глазах Наташеньки рухнуть в глубокую пропасть неуважения. А мог согласиться, оказать посильную помощь, вырасти в глазах любимой, да еще и помочь ей в карьерном росте. Иными словами — разве был у Семена выбор?
— Помогу, чем смогу. — Сказал он.
— Я в тебя верил! — улыбнулся господин Виноградов, глотнул коньяка и подозвал к себе сына. — Его зовут Клим! Он объяснит ситуацию, а мне надо выйти на пять минут, совершить несколько звонков. Хорошо?
— Хорошо.
Господин Виноградов удалился с бутылкой коньяка на второй этаж.
— Собственно, — сказал Клим, — я и сам толком не понимаю, что происходит…
Наташенька и Семен внимательно слушали. Дождь не утихал. Темнота за окном, как показалось, стала еще гуще.
Что-то необычное происходило вокруг загородного дома господина Виноградова. Что-то определенно необычное…
В предрассветной дымке легко угадывались очертания вокзала.
Бабушка Фима, дедушка Ефим и племянница Вячеслава, вышли из вагона, и долгое время выгружали собственные вещи: четыре чемодана, шесть сумок, два рюкзака, несколько пакетов и большую сумку-холодильник.
Бабушка Фима ворчала на дедушку Ефима за то, что тот забыл дома "арбидол", тонометр и вареную курицу. Дедушка Ефим привычно и беззлобно огрызался себе под нос, выгружал многочисленные сумки и пытался флиртовать с проводницей — полноватой женщиной за сорок с большой грудью и хриплым голосом, как у Высоцкого.
Племянница Вячеслава в это время успела уронить на платформу мороженое, поднять его, распечатать, снова уронить (безвозвратно), суетливо зацепить несколько сумок и случайных прохожих, извиниться всем сразу, подергать бабушку Фиму за подол платья, громко чихнуть, почитать вслух все вывески в зоне видимости, потренироваться в произношении буквы "р", уронить конфету, извлеченную из нагрудного кармашка, нечаянно ударить дедушку Ефима рюкзаком по животу и погнаться за воробьем, едва не сбив коляску со спящим младенцем. Вячеславе едва исполнилось семь. Она была единственным ребенком в семье, самой любимой внучкой бабушки Фимы, и, видимо, поэтому, успела избаловаться настолько, что ежеминутные капризы стали общепризнанной нормой. Родители Вячеславы ничего не могли поделать с буйным нравом дочки и тщетно уповали на стальной характер бабушки Фимы. Бабушка Фима в одиночку не справлялась.
Пока дедушка Ефим сгружал сумки, бабушка Фима взяла Вячеславу за руку и потащила ее через дорогу к ровному ряду такси. Таксисты еще не знали бабушку Фиму и попытались заломить нехилую сумму за поездку за город. Спустя десять минут один из них согласился сбавить цену втрое, а остальные, уставшие от бабушкиного ворчания и пререканий, обрадовано разошлись пить утренний кофе.
Сумки загружали в такси минут десять. Бабушка Фима ворчала на дедушку Ефима и на молодого водителя, за то, что тот не помогает старикам и вообще, видимо, родился в то время, когда слова "честь" и "достоинство" перестали писать даже на стенках туалета. Вячеслава успела уронить еще две конфеты, скормить воробьям половину пакета с чипсами, достать свою любимую куклу, попробовать выдавить ей глаз и убрать обратно в рюкзак. Дедушка Ефим привычно и беззлобно реагировал на мир и трамбовал сумки в багажнике.
На мгновение дедушка Ефим почувствовал легкий укол испуга, когда мимо них прошел странный человек в черном плаще. А когда следом за ним пробежала босая невеста с взъерошенным золотистыми кудрями, дедушка Ефим вдруг захотел поиграть на гармошке. Где-то она пылилась, в недрах антресолей, да вот уже двадцать лет не хватало времени достать и поиграть…
Правда, мгновение спустя, дедушка Ефим забыл о гармошке, отмахнулся от упреков бабушки Фимы и с облегчением запихнул последнюю сумку.
— Почему же так темно? — Семен стоял у окна и вглядывался в дождливую ночь.
Часы показывали восемь утра. А на улице — хоть глаз выколи. И дождь… льет, как из ведра.
— Я боюсь. — Сказала Наташенька таким тоном, будто только что нечаянно укололась иглой. — Нет, правда, страшно. Все эти церберы, дыры в стене, ночь на улице утром. Сёма, сделаешь что-нибудь?
Ожившая статуя, ага. Один из психов утверждал, что видел ее. А еще были бесы, кричавшие о конце света. И все эти предзнаменования — календарь Майя, кризис, майонез с оливковым вкусом пропал, цены летят вверх, будто бешеные…
Семен нервничал. Он чувствовал что-то… что-то неопределенное. Как в детстве, когда остаешься ночью в спальне один на один с темнотой, не можешь уснуть, ворочаешься и чувствуешь, что там, под кроватью, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО что-то есть. И ждешь, когда оно вылезет. И не знаешь, как вести себя дальше — уснуть или продолжать бояться…
— Я экзорцист, а не волшебник. — Сказал Семен, оглядывая искалеченный холл. Становилось холодно. — Может, для начала прикроем чем-нибудь дыры, чтобы дождь не так лил? Мало ли.
