Оливер Джонсон - Нашествие теней
Все двери в доме теперь открылись, кроме двух. Одна дверь находилась внизу, в коротком коридоре, ведущем к саду. Двойная, она была украшена резьбой, изображавшей любовную сцену из Книги Гурий. Переплетенные языки и тела бесчисленных участников деревянной оргии служили достойным дополнением статуи в зале.
Другая дверь была на втором этаже. Остальные небрежно приоткрытые двери позволяли видеть обитые веселой камкой комнаты, где сверкала бронза и пылали лампы, но эта упорно оставалась закрытой, словно та, что обитала за ней, не желала иметь ничего общего с кипящим вокруг весельем.
В конце галереи помещалась шаткая черная лестница для слуг, и по ней как раз поднималась сгорбленная старуха с оловянным тазом, полным горячей воды. Она спешила изо всех сил, стараясь не пролить при этом ни капли. Подойдя к закрытой двери, она быстро постучала, удерживая свою посуду одной рукой. Глаза ее при этом бегали то вверх, то вниз — ошеломляюще голубые глаза, те самые, что недавно всматривались в кладбищенский туман, глаза вдовы Аланды.
Дверь отворилась, и в ней появилась девушка лет двадцати — красота ее поражала, но на этой красоте лежала печать заботы. Высокий шлем золотисто-каштановых волос обрамлял великолепный лоб, слегка тронутый веснушками, но в остальном безупречный. Вставленные в эту роскошную раму, под золотистыми бровями блистали необыкновенно серые глаза. Хрупкий овал подбородка был точно вылеплен из фарфора искусным мастером. Нос был прям и хорошей длины, но лишен надменности, и лишь рот строгий судья мог счесть не совсем совершенным — полуоткрытый, с полными искусанными губами, он противоречил тонким чертам лица. Создатель точно добавил его после, сочтя, что это несовершенство придаст больше человечности, а следовательно, и уязвимости слишком совершенному облику. Как и другие женщины, она была одета в тонкое, как паутинка, платье, на которое накинула шаль. Бледное чело девушки омрачала тревога, и едва заметные круги легли у серых глаз.
— Аланда, где ты была?! — воскликнула она, видя, что плащ старухи влажен.
— Тише! — ответила Аланда, вновь тревожно оглядев галерею и быстро входя в комнату. Молодая женщина закрыла за ней дверь. Комната, согретая пылающим огнем, как и все остальные, в роскошных драпировках: обивка стен, покрывала, подушки, занавеси, обрамлявшие покосившееся окошко и провисший балкон за ним, — все дышало роскошью, противореча тревожному лицу девушки. На туалетном столике лежала только что оставленная щетка в серебряной оправе, с застрявшей в ней прядкой золотисто-каштановых волос.
Аланда с кряхтением поставила тяжелый таз и облегченно распрямила спину.
— Ты была в Городе Мертвых, да? — обвиняюще спросила девушка, точно они поменялись возрастом и она была матерью, бранящей непутевое дитя.
— Да, была, — сказала Аланда, печально уставив глаза на дымящийся таз. — И ты знаешь, для чего. Девушка подошла и обняла старую женщину за плечи.
— Прости. Но тебя так долго не было, что я опасалась худшего.
— Полно, нужен кто-то похитрее живых мертвецов, чтобы схватить старую Аланду, — все городские закоулки известны мне не хуже, чем им. — Старуха помолчала, так пристально глядя на девушку своими голубыми глазами, что той показалось, будто Аланда видит ее насквозь. — Таласса, Зараман со своими людьми вот-вот проникнет в гробницу. В полночь мы уходим. Будь готова.
— Я уже семь лет как готова, — с жаром ответила Таласса, но ее серые глаза впились в глаза Аланды, словно ища какой-то подвох в словах старухи. — С Зараманом и остальными ничего не случится? — спросила она, точно чувствовала, что Аланда способна предвидеть будущее.
Аланда постаралась выдержать взгляд Талассы. Порой провидческие способности девушки пугали ее не меньше собственного дара. Но Аланда ничего не могла сказать ей о судьбе, ожидающей их друзей. Обеты провидицы запрещали это. Все ей подобные, если выдавали тайны грядущего, очень скоро лишались своего божественного дара.
— Когда я уходила, все было хорошо, — сказала она наконец, и сердце ее сжалось при виде лица девушки, просиявшего надеждой и радостным ожиданием. Она отвернулась и принялась подбирать дневную одежду Талассы, которую девушка сбросила, одеваясь к вечеру.
Это был привычный ритуал: он повторялся каждый вечер в течение семи лет, с тех пор, как они обе стали рабынями храма. Приготовления и неумолчные разговоры, которыми девушка прикрывает свой страх перед наступающей ночью, и долгое бдение Аланды на кухне, пока Таласса не отбудет своей повинности. И возвращение в эту комнату после ухода последнего гостя. Подниматься сюда глухой ночью было Аланде всего тяжелее: она могла лишь смотреть, как Таласса молча готовится ко сну, рассеянно глядя на себя в зеркало и порой трогая свое лицо, точно не веря, что она — та самая Таласса, с которой несколько последних часов происходило такое. Девушка вела эту ужасную жизнь с тринадцати лет, и Аланда могла только догадываться, что сделали эти годы с душой ее юной подруги.
Случившегося не поправишь: никогда Таласса не увидит дня своей свадьбы и не узнает светлых надежд, которые несет он с собой. Никогда подружки не положат ей на постель три брачных венца, как положили Аланде в день ее брака с Теодриком. Терновый венец — для долгой жизни и терпения. Венец из мирта и апельсиновых листьев — чтобы любовь не угасла. И витой хлебный крендель — для мира и благоденствия. Аланда наслаждалась всеми этими благами долгие годы, но семь лет назад лишилась всего разом. А Талассе не суждено насладиться ничем подобным — а быть может, ей вообще ничего не суждено впереди, столько опасностей их ожидает.
Эти мысли, должно быть, отразились у Аланды на лице, потому что Таласса спросила:
— Что-нибудь не так?
— Нет, все хорошо. — Аланда потрепала девушку по щеке, заметив при этом, что та мало продвинулась в своих приготовлениях к вечеру: косметика и щетка для волос лежали на зеркале нетронутые. — Послушай, тебе надо поторопиться! Мы должны вести себя как обычно — сегодня как никогда! — Аланда снова принялась сновать по комнате. — Я уложу все, что понадобится на потом: теплую одежду, немного еды, твои драгоценности. А ты готовься к вечеру.
Таласса, точно пробужденная от грез, быстро села к зеркалу, взяла серебряную щетку. Но, проводя ею по своим локонам, она не перестала смотреть в зеркале на Аланду.
— Расскажи мне про север, — попросила девушка. Аланда, прервав свои хлопоты, встретилась с ней в зеркале взглядом:
— Ты ведь нигде, кроме Тралла, не бывала?
— Нет. В детстве мне незачем было уезжать из города. Да и что могло меня ждать за его пределами, кроме болот?
