Дмитрий Таланов - Школяр
— А ну не балуй, а то рассержусь! — пригрозил Якоб, вставая, и протянул Филю поводья. — Совсем сдурел!
Денек выдался на славу. Над усыпанной снегом Алексой тянулись к небу струи печного дыма. Сияло солнце, воздух звенел от легкого морозца. И только злобное шипение кошек подпортило идиллию.
— Стой, куда прешься? — Якоб оттеснил Яна от ворот. — Эти животины тебя загрызут, я сам!
— Хлыст захвати подлиннее, — сказал тот ему вдогонку.
Если жеребец был молод, лошадь для Яна оказалась стара. Она еле переступала копытами, но другого от Якоба было трудно ожидать: еще два коня, бывших в его распоряжении, он пуще глаза берег для повседневной работы.
— Как зовут эту рухлядь? — спросил Ян, с жалостью глядя на клячу.
— Молния, — буркнул Якоб, помогая Филю взобраться на спину жеребца.
Неудобная лошадиная спина под Филем шевелилась непредсказуемым образом. На конце длинной шеи торчали лошадиные уши, которые тоже шевелились. На жеребце не было места, за которое можно было бы ухватиться и оно бы не двигалось. А когда Ян потянул его за поводья, которые отдал ему Якоб, Филь проклял тот час, когда решил научиться ездить на лошади. Как люди получают от этого удовольствие, он отказывался понимать.
Они как-то очень быстро оказались на игровом поле, где Ян, к ужасу Филя, бесстрашно вручил ему поводья, объяснил, что с ними надо делать, а потом приступил к «обучению». Зажав хлыст в руке, он принялся описывать на своей кляче круги вокруг жеребца, понукая Филя начать самостоятельное движение. Тот застыл как истукан, с трудом удерживая равновесие, а жеребец крутился под ним на месте, не сводя глаз с грозного хлыста. Было заметно, что конь всей душой противится идее оказаться к нему задом.
Ян не замолкал с начала гадкой карусели:
— Ноги! Руки! Пятку на место! Куда наклонился? Корпус поправь! Пятку! Руки! Повод подбери!
И так неустанно, привлекая внимание к названным частям тела короткими ударами хлыста. Филю было не до овладения управлением, он был занят приданием себе правильной позы, только бы его друг умолк наконец и прекратил размахивать хлыстом.
— Ногу от колена назад, пятку вниз, вперед не вались!
Пытаясь делать всё одновременно, Филь пыхтел не хуже старой клячи.
— Поворот направо — правый повод, левый шенкель!
Жеребец вдруг послушался и в самом деле повернул направо. Филь так удивился, что против воли пришпорил коня, послав его вперед по прямой.
— Не позволяй ему думать! — крикнул Ян следом. — Направляй, а то потом не исправишь, он станет чихать на тебя!
Следуя совету, Филь завернул жеребца налево, потом направо, начиная потихоньку радоваться, какая славная под ним лошадь. И тут он неожиданно ощутил непередаваемо-сладкое чувство нарождающегося полета.
Его тело оторвалось от лошадиной спины, а ноги, как крылья сказочной птицы, повлекли его вверх. Руки, крепко сжимающие повод, коснулись разгоряченной шеи коня. Перед лицом Филя оказались выразительные глаза, излучающие ехидство. Благородный лоб животного проплыл под ним внизу, и тут наездник сообразил, кто его отправил в полет.
Удивительно, но Филь приземлился на ноги. Жеребец, казалось, ошалел от этого, его взгляд из ехидного сделался безумным. Едва Филь снова уселся на него, он повторил хитрый маневр и его наезднику пришлось выполнить повторное спешивание, не столь удачное. Отплевываясь от набившегося в рот снега, уязвленный Филь смерил сердитым взглядом жеребца. Тот, казалось, откровенно смеялся над ним. Ян неподалеку тоже давился от хохота.
— Он, по-моему, необъезженный! — выдавил он сквозь смех. — Якоб подсунул нам необъезженного жеребца! Поехали назад, пока он шею тебе не сломал!
— Ну уж, дудки, — пробормотал Филь и мрачно полез на коня.
Он решил, что больше с него не сойдет, пусть тот хоть выпрыгнет из кожи. Сжав зубы так, что на скулах проступили желваки, Филь дал жеребцу хороших шенкелей. Жесткая спина под ним стала гиком мачты шхуны, угодившей в жестокий шторм. Его выпороли тогда за эту забаву, ведь он мог улететь за борт, зато те навыки должны были сейчас пригодиться. За мокрый гик хвататься бессмысленно, оставалось надеяться на крепость ног и равновесие.
Скоро голова Филя была готова оторваться от постоянных рывков, а с жеребца на истоптанный грязный снег повалили хлопья пены. Вредная коняка то закидывала зад, то шарахалась в сторону, то вставала на дыбы. Потом жеребец остановился и в последний раз сверкнул глазами на всадника. Он сдался.
— Кажется, он догадался, что ему не тягаться с тобой в упрямстве, — сказал Ян, ухмыляясь. — Теперь попробуй проехаться на нем, куда тебе надо!
Филь попробовал, и конь послушно повернул к Алексе. Затем он взял правее, в обход холма, направляясь к деревне за рекой. Измотанный Филь сделал вид, что туда ему и надо.
Труся с Яном по дороге, пробитой в снегу санями Якоба, который мотался на них в деревеньку, Филь пытался понять, нравится ему кататься верхом, или это всё-таки на редкость полоумное развлечение. Жеребец крепко отбил ему спиной зад, ноги его были как каменные, плечи отяжелели, а голова гудела. И всё же у Филя дух захватывало от того, как умела ускоряться эта упрямая скотина, не сравнить со шлюпкой. А поворачивать она была способна на пятачке. Любая посудина, даже с мощным парусным вооружением, проигрывала ему в азарте.
Солнце клонилось к закату. Дорогу накрыла густая тень от Алексы. Мороз начинал пощипывать щеки, и мокрый от пота Филь стал замерзать. Вязанный шерстяной колпак, служивший ученикам шапкой, плохо закрывал уши, негодующие, что их подвергают таким испытаниям. Пальцы в рукавицах также закоченели. Филь попробовал опять поворотить коня, и у него снова ничего не получилось.
Дорога обогнула холм, и впереди показался мостик через речку, за которым была деревня. Жеребец прибавил ходу.
— Теперь уже не свернешь, — сказал Ян, — он почуял родную сторонку!
Низкие крыши числом около полусотни теснились между дальним берегом речки и опушкой леса. Единственный прямо стоящий дом находился почти сразу за мостом. Рядом возвышалась сложенная из камня ветряная мельница. Сквозь её ободранные крылья проглядывало небо. У мельницы толкался здоровенный мужик, складывая что-то в стоявшую там же телегу.
Впервые увидев деревню так близко, оба друга невольно бросили взгляд на Алексу. Заостренные черные бревна высокого забора выглядели жутко в лучах заходящего солнца. Из-за забора, как язык из пасти, выглядывала одинокая Сигнальная Башня. Ходили слухи, что деревенские плохо относятся к Алексе, хотя многие из них благодаря ей кормились. Бывшая тюрьма внушала деревне ужас.
