Лилия Баимбетова - Единорог
— Что вам нужно от меня? — сказала я тихо и яростно, глядя снизу в его смуглое лицо.
— Ты что с ума сошла? — проговорил он с какой-то блатной интонацией.
Тут уж я выложила ему все. Сейчас я думаю: очень странно, что он не сопро-тивлялся и не прерывал меня, хотя я несла совершенный бред. Наконец, я выдохлась.
— Вы ошибаетесь, — сказал он вдруг совершенно иным, интеллигентным, спокой-ным голосом.
— Что? — я едва не подавилась языком от удивления.
— Вы ошибаетесь, Валерия. Я вовсе не преследую вас — в том смысле, в каком вы употребляете это слово. Я действительно следил за вами, но из чистого любопытства. Меня очень заинтересовала ситуация, создавшаяся вокруг вас….
Я тупо смотрела на него. Я не просто не знала, что сказать, я по-настоящему обалдела. Мужчина вдруг взглянул мне прямо в глаза, и голова моя поплыла куда-то. Взгляд его был — пустой, твердый и невыразительно-сонный. Мужчина подхватил меня под руку.
Как-то вдруг мы оказались на кухне. У меня дома, на моей кухне. Подъем по ле-стнице и прочие необходимые элементы проделанного путешествия совершенно не со-хранились в моей памяти.
Мы сидели на кухне и пили горячий чай. На столе стояла банка с маминым ян-тарным вареньем, и мой гость то и дело залезал в нее ложкой — точь-в-точь как Валер-ка. Теперь, без дубленки и дурацкой лыжной шапки, мой гость оказался довольно при-влекательным мужчиной — по крайней мере, на мой вкус. Мне всегда нравились такие, черные, сухопарые, смуглые, с легкой сединой и лицами из тех, что могут одинаково сильно выразить веселье или высочайшее презрение. Детали, которые я теперь замеча-ла, только добавляли ему привлекательности. Манжеты рубашки, выглядывающие из рукавов свитера, были заколоты черными запонками. В треугольном вырезе свитера виднелся черный шелковый галстук с металлическим отливом, а я питаю особую страсть к красивым галстукам. Кисти рук моего гостя изяществом напоминали кисти скелета. Звучит довольно глупо, но если действительно присмотреться к рукам скелета, то понимаешь, что его кисть, собрание легких белых костей выглядит до странности изящно — словно крылья бабочки.
Я казалась себе Спящей красавицей — вот сейчас кто-нибудь поцелует меня, и я проснусь. Я плыла в зеленовато-прозрачном потоке, рыбы с человеческими лицами об-гоняли меня и плыли дальше, деловито шевеля плавниками. Я понимала, что со мной что-то случилось, но не понимала — что.
Зеленоватый поток исчез, и я испытала легкое разочарование: я так и не погово-рила с деловыми рыбами, а мне этого хотелось. Я оказалась на кухне, с которой никуда не уходила, — странный парадокс, но мне было не до него. Я отпила чаю, заела его лож-кой янтарного варенья и самым светским тоном спросила:
— Как вас зовут?
Мужчина посмотрел на меня поверх банки. Мне вспомнилось, что я уже сравни-вала его глаза с глазами плюшевой игрушки.
— Меня зовут Асмодей, — сказал он, — Несомненно, вы уже раньше слышали это имя. Впрочем, возможно, и не слышали, в таком случае я позволил бы себе посетовать на однобокость вашего образования.
Я откинулась на стуле и посмотрела на мужчину, вертя в руках ложечку.
— Асмодей, — сказала я, — это некий бес, насколько я помню, из еврейских легенд. Что-то там, связанное с Товией, и еще с Соломоном. По-моему, Асмодей даже не за-светился в Ветхом Завете.
— Увы, это так.
— Так вы еврей?
— Я, — сказал он, впервые на моей памяти улыбнувшись, — Асмодей, се мое имя и сущность, и никем иным, кроме Асмодея, я не являюсь и являться не могу. В смысле бытия, а не в смысле явления как принятия иного облика. Хотя не могу не согласиться с тем, что из слов еврей и Асмодей получается не слишком хорошая, но все же рифма.
— Ладно, — сказала я, — хорошо, Асмодей. У меня есть знакомый, который называ-ет себя Волком. Серьезный такой человек, журналист, организатор Лиги начинающих журналистов, с подростками работает. А другой, не менее серьезный мужчина, носил когда-то имя Прошу Прощения. Индейцем он при этом не был. С этой точки зрения вы можете называть себя как угодно, хоть Илуватаром, вреда от этого не будет.
— Вы затронули интересную проблему, — сказал он, — А если бы я назвал себя, к примеру, Христом или, скажем, Кришной?
— С этим сложнее, — сказала я.
Наша беседа стала принимать какой-то абсурдный оттенок. Но я этому не удив-лялась, не удивлялась тому, что сидим и треплемся то ли о мифологии, то ли об именах, а ведь совсем недавно я считала его своим преследователем и вся горела праведным негодованием. И куда что делось? Похоже, я так и не пробудилась, хотя мой зеленый туман исчез. Дело было, наверное, вовсе и не в зеленом тумане, я просто спала наяву, и зеленый туман был здесь не при чем — ну, прокружил и исчез, с кем не бывает.
Асмодей продолжал:
— То есть, чем известнее имя, тем меньше шансов носить его и не производить вреда?
— Что-то в этом роде.
— Ведь Илуватар — это, в общем-то, тоже бог, и, в отличие от того же Христа, бог-создатель. Кстати, вы что же, Валерия, увлекаетесь Толкиеном?
— Упаси боже, — сказала я совершенно серьезно, — Но я его читала.
Будто в чем-то плохом признавалась.
— Не каждый, кто читал Толкиена, может с ходу вспомнить, кто таков был Илу-ватар.
— А вы? — сказала я, — Вы, часом, не толкиенист? Для средневекового беса это, знаете, все-таки слишком.
Он усмехнулся и покачал головой.
— Знаете, — сказала я, — я где-то читала, что всякий культурный человек должен прочитать Толкиена.
— Оправдываетесь?
— Наверное, — сказала я, — Мне нравится Толкиен. Просто как писатель. Знаете, из всех, кто писал фэнтэзи, он был единственным, кто писал не фэнтэзи, а именно сказа-ние. Сказку, легенду, но вовсе не фэнтэзи. А я люблю сказания. И еще, каюсь, мне нра-вятся толкиенистские анекдоты. Хотя большинство из них сочиняются по принципу: "не смешно, зато про войну". Могу даже вам рассказать парочку.
— Расскажите, — сказал Асмодей, — любопытно будет послушать.
— А вы фактуру-то знаете? — сказала я, — А то непонятно будет. Ладно, рассказы-ваю. Ползут девять червяков мимо Изенгарда. Один, с золотой короной на голове, го-ворит: "Что, ребята, до Сарумана докопаемся?". А другой в ответ: "Молчи, Ангмар-ский. До Гэндальфа уже докопались".
— Смешно, — сказал Асмодей, но даже не улыбнулся.
— Ничего вам не смешно. Вы сказали, что вас заинтересовала создавшаяся вокруг меня ситуация.
— Да, я это говорил.
— Не означает ли это, что вы ориентируетесь в этой самой ситуации?
— Знаете, Валерия, — сказал он после некоторого молчания, — ваши чувства мне понятны, но они неприятны мне с эстетической точки зрения. Вы словно хотите загля-нуть в конец книги.
