Дэвид Билсборо - Сказание о страннике
Почему его никак не оставят в покое?
В самые тяжёлые минуты он убеждал себя, что люди наказывают его, завидуя свободе. Но в глубине души всегда знал, что мир жесток и безжалостен, отчего и людям приходится быть такими же. И он сам не исключение.
Однажды ему станет совсем худо; тогда, чтобы выжить, придётся собрать последние крохи сил.
— Почему я не могу остановиться? — сорвалось с губ чужеземца, и он только теперь осознал, что всё это время говорил вслух.
А ведь ему даже не нравилось путешествовать. Уже через год странствий Болдх обнаружил, что любое новое место вскоре перестаёт отличаться от прочих. Стоит хоть раз увидеть горы или пустыни, и можешь считать, что видел их все. Манящая романтика дороги, которую он остро чувствовал ещё мальчиком, живя с матерью в далёком Моэль-Брине, давно испарилась. А столь желанная свобода стала казаться худшей клеткой, чем домик, где так скучно было расти.
По крайней мере тогда он хотя бы мог мечтать...
Болдх повернулся на бок, и его взгляд упал на платяной мешочек, в котором он привык хранить амулеты и различные безделушки. Достиг ли он чего-нибудь за время путешествий? Сине-красный мешочек содержал нажитое за годы странствий имущество.
Дешевые побрякушки, которые привлекли внимание где-то на базаре. Приглянувшиеся блестящие и необычные вещицы. Там не было ничего, что свидетельствовало бы о великих приключениях.
Болдх вздохнул. Много раз ему хотелось всё бросить, осесть и начать нормальную жизнь. Но за годы странствий он так и не нашёл того «волшебного» места, которое заставило бы его отказаться от бесконечной дороги, что неизменно выходит из любого города и манит вдаль. Болдх ненавидел дорогу — и не мог с неё сойти.
«Ни одно место, — размышлял странник, — и ни одна...»
Он оборвал предложение, но не смог так же легко оборвать мысль: ни одно место и ни одна женщина. Да, именно.
Болдх знал, что уникален; такой уверенности в себе и независимости нет ни у кого. Однако из-за этой уникальности он утратил многие человечные черты. Он утратил способность любить. Когда это случилось, Болдх не помнил; возможно, в юности. Он был лишён тепла привязанности в столь раннюю пору созревания чувств, что семена любви попросту иссохли.
Порой Болдх убеждал себя, что его путь странника не позволяет найти ту самую, которая может принести успокоение, но это было не так. Подтянув дорожный мешок, Болдх вытащил маленькое зеркало — стекло закрывало тщательно отполированную серебряную пластину. В его совершенную поверхность он стал рассматривать свою отнюдь не совершенную внешность. Болдх никогда не был красавцем.
В первые годы путешествий случались времена, когда он заводил друзей. Путешествуя через огромные пространства голых степей или пустынь, ему доводилось присоединяться к другим людям, обычно торговцам или погонщикам с охраной, которые не меньше года двигались по сухопутным торговым путям, ведя за собой сотни верблюдов, лошадей и бизонов. Поначалу он старался быть замкнутым, ведь он — Болдх-странник и знает о путешествиях поболе их. Но в дороге происходят такие события, когда всем надо быть заодно; можно называть это если не дружбой, то взаимовыручкой. В итоге Болдх на некоторое время сбрасывал оковы одиночества и мог вновь ощутить восторг открытий, наслаждаться солнцем и ветром, разделяя с другими радость при виде оранжевого солнца, садящегося за неизведанный и волшебный горизонт.
И хотя странник никогда бы не признался, то были лучшие дни. Остальное время он, подобно привидению, бродил меж людей, не в силах присоединиться к ним. Как случайный гость на свадьбе, Болдх мог лишь смотреть и слушать, зная, что к нему происходящее отношения не имеет.
— Великое пожирающее душу Одиночество, — произнёс он вслух.
* * *Неожиданный стук в дверь вырвал странника из размышлений. Раздражённый, Болдх встал, быстро подошёл к двери и рывком распахнул её.
— А, ты... Что надо?
Финвольд был захвачен врасплох непривычным акцентом странника и его резкостью.
— Не могли бы мы поговорить? Недолго?
Болдх вздохнул.
— Мы уже говорим. — Ему хотелось и дальше оставаться одному, чтобы разобраться в своих мыслях. В компании он сейчас нуждался меньше всего.
— Мне необходимо с тобой поговорить, — настаивал нежеланный гость.
Болдх открыл дверь пошире, приглашая жреца войти.
— Ну, что ты мне хочешь сказать?
Финвольд понял, что разговаривать нужно без околичностей, поэтому поспешил начать:
— Я знаю, что существует множество мнений относительно способов уничтожения рогра, и не собираюсь вновь их обсуждать.
— Хорошо, — перебил жреца Болдх, вновь растягиваясь на кровати. — Вот и не надо.
Финвольд продолжил:
— Все мы знаем, в чём проблема, но Эппа полностью положился в её решении на тебя.
Жрец замолчал, ожидая ответа странника. Тот по-прежнему молча смотрел в потолок.
— Я его уже несколько раз спрашивал, — вновь заговорил Финвольд, ёрзая на жёстком стуле, — каким образом уничтожение связано с тобой, и почему он так в тебя верит. Ты знаешь, что тебе надлежит делать?
— Нет. А разве должен? Зачем? — только и ответил странник, повернувшись к жрецу.
Финвольд был по меньшей мере удивлён и очень сильно раздражён явным равнодушием чужеземца.
— Да. Честно говоря, я считаю, что ты должен знать.
— Ты знаешь, — ответил Болдх. — Ты так сказал на совете. Тогда в чём проблема? Уже начал сомневаться?
— Я знаю, верно. Но меня очень беспокоит Эппа. Его разум не столь ясен, как прежде, а идеи с каждым годом становятся всё причудливей.
— Сколько ему лет?
— Говорят, семьдесят.
— Серьёзно? Он выглядит старше.
— Согласен. Нибулус прав — он слишком стар для серьезного путешествия. Особенно на Дальний Север. Он держит двадцать две овцы, да ещё души не чает в корове. Ему следует заботиться о своём стаде... Я беспокоюсь за него, понимаешь?
— Мне кажется, он хочет пойти, — вежливо ответил Болдх.
— Но зачем? — продолжал настаивать Финвольд. — Просто смешно! Говорю тебе, он впадает в старческое слабоумие и... Когда мы начнём пробираться через опаснейшие места, Эппа станет для нас камнем на шее. И всё из-за сумасшедшей идеи, будто только он один сможет подсказать тебе, как убить Дроглира... Послушай, я не пытаюсь преуменьшить его заслуги. Он желает добра, но каждому попятно, что рвения и приверженности истине недостаточно для такого тяжёлого похода.
— А разве не это проповедует ваш культ?
— Очевидно, ты не понимаешь...
— Думаю, это ты не понимаешь. Твой собрат Эппа уверен, что он должен пойти, что без него, как и без меня, весь поход не имеет смысла. Отговорить его невозможно.
