Мария Архангельская - Девушка и смерть
— Танцуй! — и вспыхнул радужный мост через бездну, и раскрылись небеса, и я была богиней, танцующей над этим миром, танцующей вместе с ним. Нет ничего, только счастье, только движение, только единый со светом ритм. Танцуй, танцуй, танцуй!
И я танцевала.
* * *Всё кончилось неожиданно. Смолкло, погасло, ушло, словно никогда и не было. Ноги у меня подкосились, и я упала на пол, вернее не упала, а мягко опустилась, словно кто-то в последний момент подхватил меня и уложил, не дав ушибиться. Я лежала с закрытыми глазами, пытаясь выровнять дыхание. Потом подняла веки, села и огляделась. Знакомый зал, зеркала, еле слышная музыка издалека — «Временщик» ещё идёт, хотя уже заканчивается. Все блёкло, серо, обыденно. Словно я побывала в ином, волшебном мире и теперь, оглушённая, опять заброшена в нашу скучную реальность.
Я поднялась с трудом, как дряхлая старуха. В голове не было ни единой мысли, ни хотя бы страха или удивления. Наверное, я просто слишком устала, и теперь действовала бездумно, как автомат. Переоделась, вышла из зала, не забыв запереть за собой дверь, и спустилась вниз. Как я шла по улице, как пришла в пансион, как легла в постель — этого всего я уже не помню. И снились ли мне после этого какие-либо сны — не помню тоже.
Когда я утром открыла глаза и вспомнила о том, что произошло со мной вчера, моей первой мыслью было, что это всё же был сон. Не мог во время спектакля играть другой оркестр, не могла пусть даже очень красивая музыка оказать на меня такое действие. Это был сон — похожий на тот, что уже снился мне однажды, и тогда, помнится, у меня так же болели мускулы, даже больше, чем сейчас. Но, поглядев на скомканное платье и кое-как брошенное на стул бельё, я усомнилась в своих выводах. И в самом деле, когда это реальность вчера успела перейти в сновидение? Я не ложилась спать днём, я пришла в театр, пребывая в здравом уме и твёрдой памяти. Не заснула же я прямо в репетиционном зале! Но чем тогда объяснить все эти странности? Я не пью, не больна, провалов в памяти до сих пор за собой тоже не замечала. Правда, всё когда-нибудь происходит впервые, быть может, я и вправду заболела? Очень весело, если это так!
Несколько дней я с тревогой прислушивалась к себе, пытаясь и боясь обнаружить за собой ещё какие-нибудь странности. Но невозможно бояться бесконечно, и вскоре мой страх пошёл на убыль. Воспоминания сгладились и потускнели, тем более что и окружающие относились ко мне точно так же, как прежде, никто не поглядывал удивлённо, никто не спрашивал, что это со мной происходит. Даже сеньор Соланос и сеньора Вийера почти не делали мне замечаний, а Соланос даже как-то раз поставил меня в пример одной из девушек, не проявлявшей должного старания. И я решила, что со мной всё в порядке, а музыка в пустой комнате… Что ж, слухи о привидениях, должно быть, возникли всё же не на пустом месте. Может, призрак Файа и впрямь вдруг вздумал сыграть свои призрачные сочинения, а я услышала.
Всё шло заведённым порядком. Промчался март, за ним апрель, наступил май. Дни стали длиннее, и мне уже не было нужды зажигать газ во время дополнительных уроков. Теперь я не только воспроизводила другие танцы, я пыталась изобретать что-то своё, а также танцевала концертные номера. Кстати, скоро будет концерт выпускников нашего училища, надо будет сходить посмотреть, что они подготовили в этом году. И, если что-то понравится…
Танцевать на второй линии, в принципе, ничуть не труднее, чем на последней. И жалование тоже, и уроки те же, разве что почёта чуть побольше. И чуть больше шансов, что тебя заметят зрители, однако последнее после истории с Коменчини меня скорее пугало, чем привлекало. Но пока никто не спешил предлагать мне своё покровительство в обмен на услуги определённого рода, так что я жила спокойно и почти счастливо. Репетиции, спектакли, экзерсисы… Обычная жизнь обычной танцовщицы. Странности, время от времени случавшиеся со мной, словно угомонились, решив сделать перерыв.
В тот день репетиция у нас вышла необычно короткой — сеньор Соланос куда-то торопился, и отпустил нас раньше обычного. С ним такое иногда случалось, это Вийера пропустила бы урок, только находясь при последнем издыхании. Проходя мимо сцены, я задержалась, заслушавшись играющего оркестра. Сегодня один из наших дирижёров проводил прогон второго акта «Зачарованного леса», и как всегда, хоть я и слышала всё это много раз, я не удержалась от искушения остановиться и послушать. Занавес был опущен, на сцене не было ни рабочих, ни артистов. Кажется, с утра тут репетировали певцы, но они уже ушли. Я прошлась по сцене. Было до смерти интересно, сумею ли я повторить под настоящий, а не воображаемый оркестр то, что много раз танцевала для себя. За занавесом зазвучало па де де, и я не выдержала. Я лишь попробую, никто не увидит моих потуг. Я была готова к тому, что собьюсь на первых же тактах, что не успею или что-то перепутаю. Но всё вроде бы получалось. Вот заиграли адажио, я успела подумать, что его придётся пропустить, ведь у меня нет партнёра… И тут вдруг заметила краем глаза какое-то движение в сумраке кулис. Я испуганно обернулась. У опущенного занавеса стоял Энрике Корбуччи, наблюдавший за моим танцем.
Я остановилась, чувствуя, как начинают гореть щёки и уши, не зная, куда деваться от смущения. Но Энрике ничего не сказал. Он просто молча подошёл ко мне, встал в позу танцовщика и, всё так же не говоря ни слова, протянул мне руку, предлагая на неё опереться. Так и должно быть — именно это па и делают Принц и Дева-Птица… Я растерянно смотрела на него, а музыка играла, и я поняла, что ещё мгновение, и я опоздаю. Я приняла предложенную руку и сделала арабеск[13].
Фигуры следовали одна за другой, правильные фигуры, память ни разу не подвела меня. Я чувствовала себя до крайности неуверенно, я не привыкла танцевать с партнёром, этому учат лишь на последнем курсе училища, а после его окончания мне почти не выпадало случая попрактиковаться. Но Корбуччи уверенно вёл меня, он был действительно великолепным танцовщиком, поддерживавшим и направлявшим неопытную партнёршу. Единственную ошибку я совершила только тогда, когда пришёл черёд первой поддержки, но во второй раз уже справилась. Да, можно было, конечно, станцевать и получше, но для первого раза выходило, пожалуй, не так уж и плохо. И к концу адажио я почти обрела уверенность, ведь надо мной никто не смеялся, не ругал, не молчал осуждающе. Просто ведущему танцовщику вдруг захотелось поддержать мою игру. Так почему бы не поиграть вместе с ним, ведь это всё не настоящее, а так, шутки ради…
Скрипка и виолончель протянули последнюю дрожащую ноту, адажио кончилось, и только тут я увидела, что у нас появились зрители. У кулис, там, где недавно стоял Энрике, теперь столпились сеньор Росси, наш главный хореограф сеньор Флорес и несколько солистов, среди которых была и Марсела Мачадо. Она как-то особенно пристально смотрела на меня, барабаня пальцами по поясу. Видимо, они все, вслед за Корбуччи, пришли сюда репетировать, а тут такое зрелище. Жалея, что не могу провалиться сквозь планшет сцены, я кинулась прочь. Боже мой, что они все подумали! Какая-то девчонка из кордебалета замахнулась на главную партию, причём какую!