Далин Андреевич - Зеленая кровь
Потом было длинное опасное путешествие через двор. Псы поскуливали, посвистывали от волнения, капали на брусчатку слюной с высунутых языков, кто-то из молодых даже брехнул раз-другой – и лосенок вздрогнул всем телом, а Хольвин крикнул вслух и подчеркнуто строго, больше для лосенка, чем для щенка:
– Фу! Лежать!
Щенок пристыженно лег, а лосенок чуть успокоился и прошел еще десять шагов – до парадного входа в дом. Замялся перед лестницей, потом легко, в три скачка, взлетел на площадку и взглянул на Хольвина выжидающе.
– Молодец, молодец, – восхищенно сказал Хольвин, вспоминая свой давний детский восторг, который испытал, впервые увидев щенка. Сейчас Хозяин вновь ощущал нечто подобное. Их реакции непосредственны, думал Хольвин, их души чисты, они откровенны… их детеныши совершенно очаровательны.
К людям ничего из вышесказанного не подходит.
Хольвин думал, что лосенка может перепугать кошка, устроившаяся на лестнице, но кошка исчезла. Хольвин и лосенок без помех вошли сквозь широченную дверь в приемную – большой круглый зал с высоким сводом, где горел камин, а на полу лежал шерстяной ковер.
Лосенок потянулся к огню и лег. Хольвин присел рядом на корточки.
– Ты ведь уже большой, да? – спросил он, гладя лосенка по спине. – Ты знаешь Закон?
Лосенок смотрел влажно и серьезно, но ничего не предпринимал.
– Ты ведь умеешь перекидываться? – спросил Хольвин, добавляя в голос тепла. – Тебя мама учила перекидываться? Да?
Лосенок молчал и вздыхал. Хольвин подумал, что его усталость и страх так сильны, что Младшая Ипостась просто не выпустит Старшую. Ну что ж… еще успеется.
– Ты, наверное, любишь молоко? – сказал Хольвин, вставая. – Хочешь молока? Я принесу.
Лосенок снова вздохнул и стал смотреть в огонь. Надо дать ему опомниться, подумал Хольвин. Пусть передохнет. Огонь для лесных зверей – первая и последняя защита, так пусть малыш, наконец, почувствует себя в безопасности.
И Хозяин вышел, справиться у Вальмы, старой доброй беспородной суки, готовящей собакам еду, есть ли в доме молоко в достаточном количестве, чтобы напоить лосенка.
Локкер лежал на мягком, как чья-то шкура, в цветных пятнах. Рядом горел огонь – в специальной пещерке, выложенной ровными гладкими камнями. От огня хорошо пахло горящим деревом и дымом. В Доме было почти тихо – и Локкер раздумывал о здешних незнакомых звуках.
Во дворе бегали собаки – через окно было очень хорошо слышно, как они там чешутся, топают и все такое. Теперь они уже не обидят Локкера даже по секрету от Хозяина – Хозяин дверь закрыл, чтобы они не зашли. Правильно. Мало ли, что у них на уме…
Трещали дрова. Локкер загляделся на странную штуку – черная, глянцевая, большая, как ствол старого дерева, на ней – блестящий круг, как луна. На круге – три черных уса, растут из середины, и один тихонечко пошевеливается – дрыг, дрыг, дрыг… А откуда-то изнутри этой штуковины стучат тоненькие молоточки – цык-так, цык-так, а между стуками что-то тихонечко позванивает. Интересный предмет, шумит больше, чем иное живое существо, да еще так разнообразно – а ведь только Хозяин, наверное, знает, что он значит…
А тут еще ус дрыгнул – и внутри зазвенело тоненько, динь-дили-динь, бим-мм, бим-мм! Локкер чуть не подскочил – но ничего не шевелилось, только звенело, и он снова лег в тепло, поближе к пещерке для костра. Все в порядке. Какое-то развлечение для Хозяина – слушает, наверное, как оно звенит и цыкает. Приятно, если знать, что безопасно. Успокаивает и в сон клонит.
Пришел Хозяин, принес ведро с молоком. Поставил рядом.
– Попей и отдыхай, ладно?
Ладно. Локкер коснулся носом его руки. Приятно – от его тепла носу щекотно, а если он гладит, то щекочет шерстинки по хребту. Хорошо. Ты сильный и добрый, я понял.
Я тебе нравлюсь.
Но перекидываться не буду пока, ладно? Я тебя не боюсь, нет, но у тебя в доме живут… всякие разные. Я пока побуду так, на всякий случай.
Локкер сунул мордочку в ведро и стал пить молоко. Вообще-то, уже не очень свежее – наверное, на холоде у них стояло, чтобы не скисло – но вкусно. Локкер уже сто лет молока не пил. Пусть даже старое и холодное – все равно вещь!
Хозяин на него посмотрел – взгляд по шкуре прошел, как прохладный ветерок – и сказал:
– Ты, наверное, оставайся на ночь прямо здесь. Тебе тут нравится?
Локкер облизал молоко с губ и кивнул.
– Спи, если хочешь спать, – сказал Хозяин. – Я припоминаю, что вы, лоси, звери дневные?
Локкер кивнул еще раз. И посмотрел на ведро – молоко там еще осталось.
– Пей и спи, – сказал Хозяин. – Все устроится.
И ушел. Если бы Локкер еще не был таким усталым…
Он допил молоко и снова лег около огня. В пещерке горели толстые бревна, березовые – кора на них закрутилась в трубочки и рассыпалась, а им самим еще целую ночь догорать. От огня волнами шло тепло, грело бок. Локкер задремал – но вдруг услышал шорох живого существа.
Еле-еле слышный. А потом – как об подоконник ударились мягкие лапы.
Локкер вскочил. На подоконнике стояла большая рысь и смотрела на него. У нее были желтые глаза, как у той, в лесу.
Младшая Ипостась не может кричать и звать на помощь. Она может только драться. И Локкер, дрожа от усталости и смертной обиды – и здесь враги – набычился и нацелился рожками.
А рысь прыгнула с подоконника и очень красиво, прямо в полете, перекинулась, приземлившись уже на человеческие ноги. И Локкер первый раз в жизни увидел Старшую Ипостась страшных лесных Глаз – совсем молодая тетенька, вся в пятнистом меху, в кожаных шнурках с меховыми шариками, волосы с двух сторон закручены в рысьи кисточки. Глаза по-прежнему большие, желтые, раскосые – но лицо совсем не злое. И грустно улыбается.
Никто-никто из хищных зверей не нападет в Старшей Ипостаси. Локкер выпрямился, посмотрел на рысь с усталым удивлением, а она мягко подошла поближе.
– Храбрый лосенок, – сказала тихонько и нежно. – Ты бы меня победил, храбрый зверь. Ты молодец, кто не боится – тот имеет право жить…
Ее тон вдруг так ярко напомнил Локкеру маму, что Старшая Ипостась сама собой сменила Младшую – телу только и осталось, что подчиниться. И Локкер обхватил себя руками за плечи и отодвинулся, потому что хотелось ткнуться лицом ей в живот и заплакать.
А рысь присела рядом на корточки, сказала почти что маминым голосом:
– Меня зовут Манефа, маленький зверь. Теперь я буду тебя защищать. У меня котята были… помладше тебя… а теперь вот никого нет…
И Локкер не выдержал. Он все-таки обнял ее за шею и заплакал. И сказал:
– Тетя Манефа, у меня маму и сестричку медведи съели… а я – Локкер…
А она тыкалась носом ему в ухо и урчала – тепло, щекотно и совсем не страшно.
