Далин Андреевич - Зеленая кровь
И усталая тоска вдруг сменилась в душе лосенка приступом внезапной отваги. Он уперся в землю, втянул шею в плечи, и, из-подлобья глядя вверх, крикнул мысленно: "Ну, прыгай! У меня рога! Я тебя рогами!"
Глаза сощурились и погасли.
Локкер развернулся и бросился бежать.
Он дважды оступался и летел, ушибаясь о корни, а один раз налетел на ствол дерева плечом и расшиб кость до острой боли. Бежать во весь дух ночью было неудобно и страшно, но Глаза могли и передумать, спрыгнуть с дерева и погнаться следом. И Локкер бежал, пока вдруг не выскочил на открытое пространство.
Лес кончился.
Локкер стоял у дороги, покрытой асфальтом и затянутой туманом. За дорогой расстелилось широкое поле, над которым туман стоял, как медленная вода. А вдалеке из тумана вырастал Дом.
Здесь, на открытом месте, было гораздо светлее – и Локкер все хорошо рассмотрел. На острых башнях Дома горел лунный свет. Два окна наверху, под самой крышей, были ярко освещены. Дом ограждала высокая зубчатая стена, наполовину утонувшая в тумане, а на стене горели желтые фонари, и туман вокруг них казался желтым и густым.
Мама показывала Локкеру человеческое жилье, которого надо остерегаться. Люди убивают лосей и едят, а из шкур делают одежду. Люди даже отрезают лосям головы и прибивают на стены своих жилищ: думают, что это красиво – жить среди смерти. Но это был не обычный человеческий Дом. Локкер знал, что люди живут километрах, самое меньшее, в пятидесяти отсюда, за железной дорогой, а здесь – безлюдные места и ездят только их машины.
Значит, Дом принадлежит кому-то из Хозяев. Из посредников или лесников. А Хозяева никогда не едят лосят. Так говорил папа, а папа много знает про все вокруг. Из людей только Хозяева иногда могут прийти на помощь, говорил он. Хозяева в отличие от других людей еще не забыли, что они, как и все живое, родом из леса – а потому могут слышать призывы звериных душ. Общество таких, как мы, доставляет им удовольствие.
Иногда двоесущные становятся Хозяевам слугами или друзьями, говорил он. Локкер вспомнил все очень точно.
Он осторожно перешел шоссе, вздрагивая от стука собственных копыт об асфальт, и решительно направился к Дому. Он долго брел через поле и остановился только, когда услышал, как из-за стены заходятся лаем сторожевые собаки.
Локкер не знал, едят ли собаки лосят. На всякий случай следовало представить себе, что едят. Он решил постоять немного тут и посмотреть, что будет дальше.
Если они выскочат из ворот, думал он, я убегу к лесу. Собаки не живут в лесу, они не пойдут туда за мной. А убегу я очень даже просто.
Я быстро бегаю.
Стая так яростно лаяла и скакала на ворота, что оторвала Хольвина от монографии по психологии кошачьих, которую он читал. Он с досадой отложил книгу в сторону, встал с кресла и прислушался к собственной интуиции насчет происходящего за оградой. И тут же понял, что нет там никакого врага, никакой сумеречной сущности, а есть только маленькое живое существо с горячей кровью, не смеющее подойти близко.
Хольвин усмехнулся. Городская Стая… Казенный особняк, бывшая графская усадьба, громадный, как рыцарский замок, достался Хольвину по наследству от пожилого посредника, покинувшего мир сей всего пару месяцев назад. Переезжая сюда, новый владелец взял с собой Стаю, жившую при его городском доме -Хольвин воспитывал щенков для Службы Безопасности и для жандармерии – и теперь избалованные городские псы нервничают от близости леса. От Урлинга здесь осталась только кошка, но ей нет дела до таких пустяков, как лесные зверушки, перешедшие шоссе в страхе или от голода.
Я тоже – избалованное городское существо, подумал Хольвин. Но интересно, кто это сюда забрел. Пойти взглянуть…
В дверь кабинета поскреблись.
– Войди, войди, можно, – сказал Хольвин, улыбаясь.
Вошел Джейсор, его телохранитель и старый друг, любимый пес, которому позволялось бродить по дому. В Старшей Ипостаси он выглядел, как коренастый, крепко сбитый парень лет двадцати пяти, темноглазый, с обветренным остроносым лицом – в настоящий момент напряженным и озабоченным. Очень разумное и нервное лицо – не показывая клыков, Джейсор, пожалуй, сошел бы за человека.
– Слышь, Хозяин, – сказал он, подходя, – там, у ворот, зверь. Ребята волнуются. Трезор говорит – лось. Что такое – лось? Ты б сходил, а?
Хольвин трепанул его по спине и кивнул.
– Выйду, выйду. Лось, говоришь?
– Мне – с тобой? – спросил Джейсор, заглядывая Хозяину в глаза. – Опасный, небось, этот лось, а?
– Нет. Иди к ребятам. Скажи – пусть успокоятся.
Джейсор вздохнул и выскочил за дверь тем упругим деловитым полубегом, каким передвигаются все служебные собаки, отосланные по делу. Гам и лай во дворе смолкли через минуту.
Хольвин спустился по лестнице. Кошка лежала на тумбе средней площадки, щурясь, мельком взглянула на него и принялась вылизывать переднюю лапу между пальцами. Ее и вправду нимало не занимала вся эта суматоха. Хольвин походя погладил ее по спине, кошка сделала вид, что не обратила внимания.
Хольвин спустился во двор. Стая сидела и лежала на брусчатке, тряся языками, нервно позевывая и хахая. Щенки вскочили на ноги при его приближении, взрослые псы только повернули морды – Хольвин жестом приказал всем лежать, и Стая легла, тревожно и настороженно, едва касаясь брусчатки животами.
Хольвин вышел за ворота.
Забавная фигурка ростом с теленка, но гораздо милее, исполненная детской неуклюжей грации, замерла по колено в тумане шагах в семидесяти от ограды. Вся поза лосенка говорила о том, что он готов удрать в любую секунду – он стриг ушами, напрягся, искоса, как все, кто питается растениями, разглядывая подходящего.
Темные влажные глаза лосенка поблескивали в лунном свете агатами.
Хольвин был тронут.
– Лапушка, – сорвалось у него с языка само собой. – Иди сюда, иди, никто тебя не обидит. Не бойся.
Слова он сопроводил волной живого тепла, понятного всем двоесущным. Посыл этот отразился душой лосенка, Хольвин понял его страх, горе, усталость, ужасное для детеныша одиночество и отвагу отчаянья. Протянул руку – и лосенок, переступив тонкими ножками, подошел поближе, еще поближе – и ткнулся в ладонь Хозяина влажным бархатным носом.
Хольвин уговаривал его несколько минут. Собаки тебя не обидят, они просто удивились, растерялись, они никогда не видели лосей, вплетал Хольвин в струйки тепла, почесывая лосенка по холке с гривкой длинных жестких волос. Лосенок заглядывал в лицо вопросительно, недоверчиво – как это не видели, лосей все видели, лосей все знают, даже белки и зайцы, а уж собаки и подавно. Собаки лают, когда злятся. Нет, малыш, собаки никогда не были в лесу, не видели лесных зверей, думали, ты большой, страшный, хотели меня защищать, приготовились драться с ужасной тварью, улыбался Хольвин – и лосенок мало-помалу поверил. Побрел за Хольвином к воротам, правда, настороженно и тревожно, фыркая и шевеля ушами, медленно – но побрел. Хольвин так и шел рядом с ним, положив руку на его шею.
