Илья Новак - Битва Деревьев
Покинув холм, они расставили охрану, чтобы не наскочили нежданно орки или мракобестии, и принялись ждать. Септанта устроился под деревом, привалившись к стволу, ощущая, как волны незримой силы накатывают со стороны Твердокамня. Он будто стоял по пояс в реке с сильным течением — чувствовал нечто мягкое, но мощное, что расходилось от холма.
— Почему они не хотят, чтобы мы видели это? — повторил он.
Растянувшийся на траве Орхар, не открывая глаз, что-то пробурчал, а Бран, беседовавший с Ланой и сидом гортов, повернулся к Эльханту.
— Для фей это — все равно что для нас уединяться с хорошей кобылкой. Надо делать, когда никто не видит! — Бран заржал, и Орхар ухмыльнулся.
— Поглядеть, что за холмом… — задумчиво добавил кентавр. — От Твердокамня недалеко до кладбища.
— Вам самим на кладбище соваться нельзя, — возразил Эльхант.
— Никто про это и не говорил, остроухий. Поглядим лишь, чтобы мракобестии не было в округе. Скучаю на месте стоять. Пандос!
Юный жеребец всхрапнул и раскрыл глаза.
— Вокруг холма поскачем. Собери еще с полдюжины четвероногих. Остальные пусть здесь остаются.
Септанта заметил, как нахмурилась Лана. Рыжий не спрашивал разрешения — ни у агача, ни у амазонки, ни у Руана — он не принял их главенства в невольно объединившемся отряде четвероногих и двуногих. Они были союзниками, не больше. У кентавров слишком независимый нрав, чтобы подчиняться кому-то из других племен. Более развитые и менее жестокие, чем орки, они все же были ближе к последним, чем к детям деревьев.
Но амазонка сдержалась, не сказала ни слова, когда семеро кентавров с Браном во главе покинули место стоянки. Раньше Лана немедленно доводила до сведения окружающих все, что думает и чувствует по поводу происходящего, но за последнее время стала немного сдержаннее. Казалось, она размышляет о чем-то таком, о чем еще никогда не размышляла.
Эльхант пристально разглядывал Кучека.
— Давно он служит у Монфора? — спросил агач, — Откуда он взялся?
Лана села рядом на траву, поджав ноги.
— Мы тогда были в Пределе Тверди, близ островов Троицы. Корабельщики Стир-Пайка приплыли туда, отец с ними совещался: думали создать флот, чтобы плавать вдоль побережья. Пограничники видели орков на лодках, выдолбленных из бревен. Вдруг зеленокожие попытаются обогнуть Атланс по воде? Мы стали лагерем у берега, прибыли корабельщики, они говорили… Потом, ночью, отец вышел из шатра — и увидел плот, совсем небольшой. Он качался на волнах неподалеку от берега. Отец вошел в воду, ухватил плот и вытащил на сушу. Там лежал Кучек. Наверное, он плыл через какое-то очень жаркое место. Глина потрескалась и пропиталась солью. Отец позвал знахаря. Никто не знал, как лечить големов, ведь мы никогда не видели их…
— В Гравийской пустоши мы иногда находили вырезанные из дерева фигурки, — сказал Септанта. — А посреди руин Скребунов есть статуя голема. И резьба на стенах, а еще слова на древнем языке. Друиды переводили их — «големус». Хотя те фигуры не совсем такие. У Кучека есть голова, а они вроде как безголовые.
— Да. Мы даже не знали, жив он или мертв. Он не шевелился, не дышал… потом уже мы поняли, что он вообще не дышит. Филид, который был с нами, вымазал его густой настойкой, та смягчила глину. Утром Кучек пришел в себя. Но он ничего не помнит… или говорит, что не помнит о том, что было с ним раньше и как попал на плот.
— И он стал служить твоему отцу?
— Да. Он сам вызвался.
Эльхант открыл рот, чтобы задать следуюший вопрос, но тут его окатило волной дрожи. От холма донеслись необычные звуки. Так же, как вой, который издал умирающий черный, они не были слышны ушами, но ощущались разумом. Септанта привстал, потом опустился на колени, сжав кулаки и склонив голову, глядя в землю и ощущая пустоту в груди.
— Что с тобой? — спросила Лана.
Она удивленно наблюдала за дикарем — сдержанный и слегка отстраненный, он впервые проявил слабость. Узкое лицо агача побледнело и осунулось. Раньше он двигался быстро, порывисто, теперь же стал вялым, будто сонным.
— Что такое? — повторила Лана, опускаясь рядом на корточки.
Септанта некоторое время молчал, затем медленно поднял руку и ткнул пальцем в сторону холма.
— Там происходит такое, чего я не понимаю…
— Да они просто колдуют… — удивилась амазонка.
— Колдуют… Это незнакомая магия, сыны омелы делают это не так. Сила фей… слишком необычна.
Лана покачала головой, глядя на деревья, за которыми скрывался холм.
— Ты и вправду чувствуешь магию. Наверное, ты можешь стать друидом.
Эльхант вновь сел, тяжело привалился к стволу. Плещущаяся вокруг холма магия фей пронизывала его тело, покачивала, будто сухую ветку на речных волнах.
— Нет, не могу. Альвар… Отец пытался научить. Чувствую… Да, чувствую, иногда вижу ее. Но не могу, даже как бард — повторить созданное другими заклятье, даже на это неспособен. Могу запомнить, хотя и с трудом, могу произнести, но ничего не происходит, слова не становятся магией. И песни сынов омелы плохо держатся в голове. Меня беспокоит эта сила. То, что делают феи.
— Но почему? Что в ней такого? Феи издавна живут в лесах и всегда помогали нам, если мы просили…
Эльхант поднял руку, и Лана замолчала, когда он приложил ладонь ко лбу.
— Я знаю, что все просто, — произнес агач с закрытыми глазами. — Есть ты, есть другие. Среди них есть свои, есть враги. Своим надо помогать, врагов — убивать. Тебе остается лишь решить, как это делать, и все. Но из-за … — он медленно повел рукой в сторону холма. — Из-за этого начинаю понимать: есть что-то еще. Под всем… Под всем спрятано что-то темное и непонятное. Сложное…
— Мадред, — сказала Лана. — Друиды говорят: Артар — все мужи, Мара — жены, а Мадред — то темное, что есть в каждом сыне и каждой дочери Высокого Древа.
Они замолчали, думая каждый о своем. Для Ланы, чья мать умерла сразу после родов, воспитывавшейся сначала среди неразговорчивых и суровых мужей-доиров, а после — среди еще более суровых питшей, жизнь так же представлялась простой и ясной. Она не видела ничего необычного в магии фей, не верила в восставшего из праха Горака… но она знала сынов омелы, знала, на что они способны.
— Почему друиды изгнали Альвара? — спросила она.
Глаза Септанты раскрылись, и он посмотрел на амазонку.
— Ты не знаешь?
Она пожала плечами:
— Лишь слухи. В шесть лет отец отдал меня на воспитание питшам. Там говорили, что Альвар Гай пытался убить оллама.
— Ложь. Он… он сделал другое. Хотел сделать. Я не буду говорить об этом. Я…
— Что-то произошло на холме — волны, накатывающие все быстрее и быстрее, вдруг схлынули, а потом из вершины будто ударил фонтан, так что затрепетали листья на деревьях по всей округе, закачались ветви, и не только Эльхант, но и другие ощутили этот всплеск. Агач зажмурился. Его рассудок закрутило в водовороте… И тут же все кончилось — наступила тишина, волны силы перестали биться в разум Септанты, как вышедшая из берегов река в одинокое дерево, грозя подмыть и опрокинуть его.
