Олег Бондарев - Рыцарь понарошку
Кто ты? Какой ты – ее Единственный?
Он никогда не видел этого человека и, наверное, никогда не увидит. Довести, привести Кла… Малышку, а там… Стоит им встретиться…
… Их взгляды соприкоснулись: молодая эльфийка и он – ее Единственный. Взмах дирижерского смычка, молния, вселенский пожар, ревущее пламя, обрушившаяся дамба, стремительный ледяной беспощадный поток – на миг и…
Любовь навсегда.
Единственные могут прожить вместе до старости, а могут сгинуть, пропасть сразу, но любовь их – к счастью или к погибели – вечна.
– Мы идем очень долго. Почему? – улыбнулась Кларетта. – Почему, а? Вал?
И вправду – почему?
Разве это проблема для него, разве это сложность – пройти незримый путь? Ему, который может за миг осилить сотни лиг или изредка дюжину часов, ему, могущему достать из любого мира нужную вещь, ему, Валентину?
Почему же дорога никак не заканчивается?
Туннель выводил то к замшелому пню на светлой, поросшей земляникой поляне, то к потрескавшемуся черному фонтану на грязной площади, то… да мало ли куда выводил. И каждый раз Валентин видел Малышку по-разному. Смешная девочка, объедающаяся красными ягодами; грустная девушка в отблесках костра, порою такая домашняя, маленькая, тихая, грустная, поющая что-то эльфийское… Порой – веселая, быстрая, ловкая, словно кошка, смелая циркачка.
Каждый раз было по-разному.
И завтра все это закончится.
Потому что Валентин, наконец, понял.
Путь зависел только от него. Он хотел, чтобы они шли долго, и они шли.
Слишком.
Завтра – уже не успеть, не достать того, что было так близко, так рядом, до чего еще вчера можно было легко дотянуться.
Однако же, как не хотелось отдавать Малышку в объятия этому Единственному, сэру Никто!..
– Я искала тебя ночами темными… – тихонько напевала себе под нос Кларетта.
Валентин вздрогнул: похоже, чем ближе они подходили к цели путешествия, тем сильнее Малышка чувствовала избранника. Еще не понимала, но где-то внутри себя ощущала его близость.
– Куда мы идем, Вал? – вновь заканючила эльфийка. Ее тонкие пальцы бегали по тоненькой хворостине, словно это никакая не деревяшка, а самая настоящая дудочка.
– Не начинай снова, Малышка. Я же сказал: скоро узнаешь.
– Я не хочу знать скоро. Хочу сейчас. – Кларетта обиженно надула щеки.
– Не делай так больше.
– Почему?
– На жабу похожа.
Кларетта презрительно фыркнула: мол, это еще разобраться надо, кто больше на жабу похож! Однако говорить вслух не стала, понимая, что Вал спорить не будет; просто усмехнется, соглашаясь: пусть так – мне все равно. Странный. Вечно спокойный, безразличный, словно камень. Порою он был невыносим!
Зато вчера – удивительно! – он помогал ей собирать землянику в передник, грустно улыбался, напевал что-то, с ним было так чудесно весело, до ужаса интересно и еще… тепло. А сегодня – откуда? Почему? – он снова спрятался в непробиваемую раковину, выпятив наружу холод и безразличие.
Валентин все понимал. Он и сам был бы рад плюнуть на весь свой пафос, добро, по-честному посмеяться в компании девушки над ее шуточками и безобидными шпильками; однако непривычный зуд в сердце не позволял расслабиться, полностью отдаться чувствам. Вал не понимал, что с ним случилось: почему при каждом удобном случае он стремится хотя бы одним глазом посмотреть в ее сторону? Почему нежно укрывает плащом на привалах? Почему до утра не может заснуть, глядя на нее, спящую?
Несмотря на прожитые столетия, Вал не находил ответа.
Это был словно злой рок: он, Валентин, лучший работник Небесной Канцелярии, бесстрастный, порой даже жесткий, но очень ответственный, не мог признаться себе, что любит.
Любит?
Да, наверное, это чувство можно назвать любовью.
Вал никогда не любил. Это может показаться смешным: сколько удачно законченных операций, грамот и орденов от начальства за великолепную работу и незаурядное трудолюбие, – а он так и не познал то, что дарил другим множество веков!
Вот только Валентину было не до смеха.
На сей раз он все же уснул.
Глава 3
ОХОТНИК ЗА СКАЛЬПАМИ,
или ГРЕЧИШНОЕ ПИВО
Пижона разбудило сердитое кудахтанье у самого уха.
Он сонно отмахнулся от неизвестного приставалы, за что тот немедля клюнул вампира и одарил новой порцией нотаций на курином.
Шулер поворочался для вида еще несколько минут, после чего соблаговолил открыть глаза. И изумиться.
– Чего уставился? – злобно прокудахтала курица. – Не так чего-то?
– Ни… ничего, – поспешно ответил вампир. – Только как ты здесь оказалась и почему… почему умеешь говорить?
– Научили, наверное, – с сарказмом заметила курица. – В общем, зовут меня Золотая Кура. Слышал, наверное? Вот и отлично. Исполню любое твое желание.
– Правда? – обрадовался кровосос.
– Работа! – пожала крыльями Кура.
– Ну, тогда… – вампир открыл рот и… закрыл. Он не знал, что можно пожелать.
Нет, желаний было много, но Кура сказала, что выполнит лишь одно. Так что же выбрать – спастись из подземелья или вновь стать человеком? Если первое – то опять плутать по всему миру, не зная, сможет ли маг выполнить обещание да и станет ли выполнять? А если второе? Подохнуть здесь, без еды и воды? Только вампир может неделю жить без крови.
– Надумал, не? – поторопило его гребешковое. – Зачем я к тебе прилетела?.. Лучше б парню помогла, который на плахе лежал.
– Зачем? – не понял Пижон.
– Что «зачем»?
– Зачем на плахе лежал?
– Его казнить собирались, когда я мимо пролетала. Вот у того точно одно желание было – спастись. Не то что ты, нежить зажравшаяся, никак не придумаешь, сколько тебе крови заказать – бутыль или две.
– Да я о крови и не думаю! – разозлился Пижон. За несколько минут общения Кура стала его порядком бесить. – Скажи лучше, день сейчас или ночь?
– День. Обед почти… У тебя зерна нету?
– Нет.
– Жаль… Ну, давай тогда загадывай, и я полетела – проголодалась очень.
– Я хочу… – чуть ли не по слогам сказал Пижон и, замявшись на секунду, в сердцах махнул рукой. – А, черт с ним, давай мне спасение. Только чтобы не сразу я спасся, а то там – день, я – вампир… и пусть солнечный свет ничего со мной не сделает… Ночью, короче, ага?
– Отлично! – махнула гребешком Кура и, захлопав крыльями, полетела вверх. Уже оттуда раздалась ее торопливая речь:
– Выполню-выполню, только…
Что «только», Пижону оставалось лишь гадать: куриное кудахтанье смолкло, сменившись неестественным скрипом железа. Как будто вверху разошлись, пропуская волшебную птицу, железные створки ворот.
А потом сошлись, да так плотно, что снизу и не различишь.
