Ольга Малашкина - Три смерти и Даша (СИ)
— Кстати, о Кате, — сказала завотделением, — Ну, ладно, ты иди, а я пойду, посмотрю, что там. Пока.
— Счастливо.
И Катя пошла на плач. На полу возле процедурной извивалась и билась маленькая хрупкая женщина со спутанными светлыми волосами. Она горько и громко плакала: "А — а-а — а-а! Он убьет ее! Ее и девочку Дашу! А — а-а!"
— Кто — он? — уточнила врач.
— Тот, кто сбежа — ал!
Катя попыталась успокоить тезку: "Не плачь, никто никого не убьет — мы об этом позаботимся. Где ты ходишь?! — обрушилась она на подоспевшего санитара, — Она тут уже давно орет!"
— Что делать? — спросил санитар.
— А ты как будто — не знаешь!? Сделай так, чтобы она заткнулась! Быстрее!
Санитар явно не ожидал от всегда спокойной Кати такого всплеска эмоций. Даже пациентка на полу притихла от удивления. Правда, тут же закричала с новой силой.
— Может, в смирительную рубашку? — робко предложил санитар.
— А тебя — в смирительные штаны! Ты, что — тупой? Извини, я совсем забыла, что ты новенький. Дай что‑нибудь успокоительное. Не видишь — человеку плохо.
Санитар легко поднял с пола бьющуюся женщину и унес. Тут Катя заметила, что послушать пророчества пациентки собралось пол — отделения. "А ну‑ка — разошлись!" — рявкнула она.
"И чего это я так разнервничалась, — подумала она, уходя, — Надо следить за нервами, а то, как бы самой не пришлось лечиться".
По дороге в кабинет она обратила внимание на группу студентов, собравшихся около пациентки, в руках у которой был большой пакет. "Чего это они?" — подумала Катя и вспомнила, — "Сегодня же приносят передачи".
"Ух, ты, какая у тебя шоколадка!" — сказал один из практикантов, — "А с нами поделишься? Делиться надо".
"Я тебе поделюсь!" — вмешалась Катя, — "Как вам не стыдно! Не смейте у них ничего выпрашивать! Тоже мне — будущие врачи!"
Студенты смущенно притихли. Пациентка же широко улыбнулась: "Ой, Катя, какая ты добрая, какая хорошая. На".
И протянула ей ту самую шоколадку.
— Нет, спасибо, я не хочу, — подала пример практикантам Катя.
— Возьми, съешь, когда захочешь, — настойчиво предлагала пациентка.
— Я на диете, — соврала Катя.
— Ну, зачем тебе диета, ты и так просто красавица. Возьми.
— Нет, спасибо, кушай сама.
— Ладно.
Несколько пациенток, увидев Катю, устремились к ней. Среди них она всегда была всеобщей любимицей.
— У тебя на шее, Катя, шрам не зажил от ножа…
— Ну, вот, еще одна умная. Нет, чтобы какие‑нибудь добрые стихи почитать, — ответила Катя. Все мало — мальски интеллигентные больные цитировали ей эту строчку из "Двенадцати". Хорошо хоть, что только эту.
— Кать, а когда меня выпишут?
— Когда вылечишься.
— Значит — скоро.
— Кать, я беременна.
— Поздравляю. И кто отец?
— Это секрет.
— Кать, а на Ромку даже не заглядывайся — он мой.
— Катя, а скажи им, чтобы давали мне розовые таблетки. Я хочу розовые, а не белые.
— Кать, а я хочу убить наших санитаров, медсестер и тебя тоже.
— Кать, будь осторожна. ОНИ хотят тебя завербовать. Не верь им!
Катя тяжело вздохнула и закатила глаза к потолку и протянула: "Дурдом". Практиканты захихикали.
Вдруг все окружающие Катю больные как по команде повернули головы справа налево, словно бы следя за кем‑то или чем‑то взглядом. Катя повернулась в ту сторону, но никого и ничего не увидела.
— Ой, девочки видели? К нам смерть пришла, — сказала одна из пациенток.
— Не к нам, а к Аграфене, — возразила другая.
— Давно пора, — вмешалась третья.
— За Грушкой баба пришла, а за мной придет мужик! — уверенно заявила четвертая.
— Что за ерунду вы говорите? — вмешалась наконец Катя. И тут в соседней палате послышался звук падающего тела. Все как по команде — Катя, практиканты и санитар бросились туда. Больным было все равно. Они и так все знали.
Пожилая Аграфена лежала на полу. Она уже была мертва. Как потом выяснилось — инфаркт. Аграфену унесли. Идя в кабинет, Катя поймала в коридоре за рукав санитарку Зину.
— Зин, тут Лисина заявляет, что беременна. Сделай ей тест, на всякий случай.
— Да врет она все, зачем?
— Сделай. Кто ее знает — она у нас недавно. Да и после Катькиных предсказаний я решила проверить их слова. Хотя бы некоторые. Сделаешь?
— Ладно. И в правду кто ее знает.
Из своего кабинета Катя позвонила в детское отделение: "Алло, Вик. Привет. Слушай, у вас случайно нет девочки по имени Даша? Да, не, ничего. Просто тут заявили, что сбежавший хочет убить какую‑то Дашу. Надо как‑то перестраховаться…"
Минут через двадцать зазвонил телефон: в детском отделении не было ни одной Даши и, притом, довольно давно.
Около одиннадцати вечера Лика возвращалась домой от Дины. Теперь она часто там бывает — город нужно защищать. Лика удивляется, как грызы не заполонил город, пока она отсутствовала. Город был совсем беззащитным, и надо же — выстоял. Наверное, кто посылает грыз, хотят сразиться лично с ней. Да, наверное, так оно и есть. Кто еще может быть нужен им в этом городе — только она. Они ведь уже пытались убить ее. Даже подослали эту девочку, которую она считала своей подругой. Даже вспоминать не хочется, а помнить надо. Нужно всегда быть бдительной, иначе. Иначе ее быстро уберут.
Антон вроде бы относился с пониманием, но все равно сильно ревновал. Ревновал к Дине, к долгим отлучкам, к делу, которое никто кроме нее не мог делать. Он, конечно, хотел бы, чтобы она всегда была только с ним, но Лика не такая. Он должен ее понять. Такова ее судьба — жертвовать всем ради жизни и спокойствия других. Может ей бы и хотелось все бросить, но нельзя, никак нельзя. Но Антон ее совсем не понимает.
Темнело. В сумерках все отбрасывало длинные тени. Тени вытягивались, скользили, прижимались к земле, выползали из грязных, смрадных подвалов. Они подползали все ближе к девушке. Когда Лика это заметила, то уже была окружена тенями.
Тени застыли неподвижно. Лика поняла, что сейчас они сделают рывок и затянут ее туда, откуда не возвращаются. Но получить ее не так‑то просто: девушка резко сорвалась с места и быстро побежала. Тени естественно были гораздо медленнее, чем она, что они не смогли за ней угнаться. Но Лика все равно бежала. Она несколько раз спотыкалась и падала (от асфальта во многих местах здесь остались только воспоминания, зато ржавая арматура все еще торчала), но вставала и продолжала бежать, очень уж хотелось жить. Глаза ее были расширены страхом. Редкие и, в основном, сильно пьяные прохожие с удивлением провожали глазами бегущую девушку.
