Азамат Козаев - Ледобой. Круг
– Ты гляди, еще глаза не продрала, уже спрашивает! Да, слава богам, идет на поправку. Вчера каши поел. Уже говорит.
– Еще седмица – начнет ходить.
– На нем как на собаке заживает.
– Скажи лучше, как на волке. Волчара и есть. Глядит – ровно впервые видит, холодно, настороженно.
– Что есть, то есть.
Быстро уплела свою долю, поблагодарила и унеслась к скале. Море крови, слитой за время нашего стояния на поляне, не давало спокойно дышать. Каждая ее капля упала на траву по моей вине, отчего же таким дурам должно спокойно житься? Быстрее, быстрее за работу.
Сегодня подрубала с боков, справа и слева. Не забывала поглядывать на тень каменного шипа. Каменотес из меня пока выходил неважнецкий, что настоящий мастер прозревает наперед, мне приходилось узнавать на собственном опыте. А если глыба начнет валиться, пока я под ней вошкаюсь? Вот и косилась на тень, слушала: раздастся каменный треск или нет?
За целый день, с перерывом на кашу, поработала на славу. Шип стал будто гриб на тоненькой ножке. Кожаные рукавицы, что взяла у Тычка, не спасли, все равно руки изошли кровавыми волдырями. Только на эти досадные мелочи я не обращала внимания. Скоро, скоро рухнет. А может быть, впрячь Губчика и заставить принять во весь дух с места? Рванет, и камень не выдержит? Поглядела так и эдак, обошла со всех сторон и решила – пока рано. Болели глаза оттого, что приходилось постоянно щуриться. Если наутро морщинки не разгладятся, пойму, хоть и не обрадуюсь. Во сне продолжала рубить камень, даже видения приходили такие – под сильными ударами камень слоится и отлетает пластами. От ощущения силы и проснулась. Вовремя.
– На-ка поешь! – Тычок тут как тут. – Даже кричала во сне. Ухала, ровно филин.
– Давно собою не гордилась, ничего стоящего не делала, может быть, хоть теперь…
– А что делаешь? Все гадаю.
– Скоро узнаешь. Ты мне, кстати, понадобишься. Поможешь?
– Если никого убивать не нужно…
Вот языкатый старик! Уел!
Унеслась к скале. Сегодня третий день – каменный шип должен пасть. Самое время. Если понадобится, даже есть не стану в полдень. Интересно, за какое время мастер Кречет подрубил бы каменный шип? Уж, наверное, не за три дня, поскорее.
К вечеру раздался долгожданный треск, и глыбища собственной тяжестью обломала тоненькую перемычку под собой. Как ни ждала этого мгновения, застало врасплох. Я уже плохо соображала, в голове не крутилось никаких мыслей, лишь тупо отдавался стук молота по зубилу. Каменный исполин, выстрелив назад крошкой, стал заваливаться вперед, а я даже шевельнуться не смогла – спина затекла и ноги свело. Оказалась бы на пути – не смогла убежать. А когда земля гулко вздрогнула под ногами и меня встряхнуло до самой макушки, с облегчением повалилась на бок и с блаженством вытянула члены. Молот и зубило бросить не смогла, пальцы не разжались.
– Спа-а-ать, – бормотала, сворачиваясь клубком. – Спа-а-ать!
Знала, что нельзя лежать на голой земле, но не могла вынырнуть из дремы в настоящее бытие. Земля жадна до человеческих подношений, с удовольствием принимает пот, кровь, плоть, а тепло вытягивает из косточек на «раз». Только отдав земле тепло, обратно в тело уже не вернешь. Это знает каждая баба, потому и не сидит наша сестра долго на камнях и на земле. Но я слишком устала. Спасибо Губчику. Мягкими губами пожевал мои волосы, легко прихватил ухо, и я с трудом вынырнула из усталого забытья.
– Идем, милый, идем обратно. Поставлю с остальными лошадями, и ты спокойно переночуешь.
Хорошо, что взяла Губчика с собой. Вчера не брала. Как будто знала, что понадобится.
Как велел Кречет, скол запятнала сукровицей из пузырей на руках и обмазала кашей, точно рану залепила. Назад ехала полусонная, клевала носом, повесив голову на грудь. Не смотрела по сторонам, слава богам, жеребец без понуканий знал, куда идти. Шел спокойно, размеренным шагом. Через прикрытые веки в глаза стучалось закатное солнце и ласково оглаживало лицо теплыми лучами. Я даже разлыбилась в дреме.
– Тычок, а Тычок, – позвала, с закрытыми глазами соскакивая на землю. – Будешь нужен завтра.
– Я и Безродушке нужен, – горделиво сообщил старик.
– Ненадолго, – зевнула. – Зато потом тебя долго будут помнить люди.
– Меня? – удивился старик. – Меня?
– Ага, – буркнула, влезая в шалаш. – Именно тебя.
По обыкновению рубила во сне камень, разодрала в кровь язвы на ладонях.
– Вернушка, пора вставать.
– А… что?
– Я и кашки сварил.
– Как он?
– Слава богам, с каждым днем лучше. Вчера на руках приподнялся. Правда, держался недолго, но все-таки! На-ка вот, кашки поешь.
– Кашевар из тебя знатный, – похвалила я с набитым ртом.
– Должно быть, и не знаешь секрет моей каши. – Тычок хитро прищурился. – Размолол метелочку – травка тут растет интересная – бросил в котелок. И что?
Я прислушалась к себе. Как будто острит, горчит и одновременно сластит. Ничего подобного не едала.
– Раньше делал такое?
– Никогда не был в этих краях, а в наших местах такой травки отродясь не росло. Но, гляжу, лошади кой-когда щипают. Думаю, что за диво. Попробовал на вкус. Понравилась. Поджарил на противне. Пепел отдает немного яйцами и пряницей. Дай, думаю, добавлю в кашку. Размолол на камнях и добавил. И как?
– Будем уезжать, прихвати с собой мешочек. Станем народ удивлять. Готов?
– Меч брать?
– Оставь, – ишь ты, остряк.
Уже на месте Тычок огляделся, показал пальцем на подрубленную глыбу и немо поднял брови.
– Ага, – кивнула я. – Моя работа. Твои рукавицы очень помогли. А теперь подойди к валуну и ложись.
– На камень?
– Именно.
По счастью, глыбища оказалась не круглой, как бревно, а словно тесанной с обеих сторон. И упала очень удачно – плашмя, и не раскололась, как я того боялась.
Опасливо старик разлегся на плоском камне и сложил руки точно покойник – на груди.
– Нет, не так, – подошла ближе и сунула в руку палку. – Ноги расставь, как будто широко стоишь и опираешься на палку.
Старик выполнил в точности все, что сказала. Расставил ноги на ширину плеч и «оперся» на подпорку. А я взяла угли и быстренько описала на камне черты лежащего человека.
К тому времени старик уже догадался, что задумала, не понял, правда, другого – отчего мне взбрело в голову заняться тесом камня.
– А сверху припиши, дескать, это Тычок, несчитанных годов мужичок. Храбрости немереной…
– И длиннющего языка, острого как меч. Слезай.
– Все? Когда ваять начнешь?
– Прямо сейчас. Правда, ваятель из меня тот еще.
– А чего не в свое дело полезла?
– Так нужно. Слезай и отправляйся восвояси. Тебя Сивый ждет.
– Смотри тут у меня, – погрозил пальцем старик. – Дурью не майся. Сделай все как надо! Чтобы всякий мимохожий сразу понял, что Тычок – храбрец-молодец, умная голова. И статью сделай меня помогучее, грудь колесом, шлем нахлобучь, щит, меч опять же. И взгляд сделай грозный, дескать, если что-то не по мне…
