Галина Гончарова - Государыня
— Второй сигнал!
Еще сотня скрывается в темноте, добивая всех, кто на пути попадется.
Они ведь шли по четкому маршруту, чтобы не сосредоточиться в одной части лагеря. Ни к чему.
— Третий…
У каждой сотни был свой противник, свое вооружение, своя задача, благо со стен Азова вражеский лагерь был отлично виден. И если планировалось шестой и седьмой десяток отправить к обозу — им были выданы зажигательные материалы. Смола в больших количествах, факелы…
А если кто-то нападал с той стороны, где стояла конница, — тут больше к душе бомбы, сабли… там жечь ничего не надо. Распугать скотину и убивать противника…
Сам Ордин-Нащокин отходил с последней сотней. И едва успел скрыться. Помогло то, что корабли прошли сначала одним бортом мимо лагеря и как следует его обстреляли, а потом стали уходить обратно вверх по течению — и обстреляли противника второй раз. Ну и какие тут преследования?
Спастись бы!
У подземного хода их встречал Ромодановский.
— Ну, молодцы! Такой красоты! Такой прелести!..
Найдя взглядом своего потрепанного сына, он вообще расцвел улыбкой и стиснул Воина Афанасьевича в объятиях.
— Спасибо!
— Одно дело делаем. А что там у поганых?
А у поганых было плохо. Боевой дух они потеряли раз и навсегда, тем более что его и изначально-то немного было…
Селим-Гирей пока еще удерживал своих людей от бегства, но… надолго ли?
Ромодановский готов был поспособствовать. И даже пинка для скорости добавить.
* * *Любава встревоженно смотрела на мужа.
Что-то как-то он последнее время начал на сердце жаловаться, одышка мучила…
Сонюшке, что ли, отписать?
Лекаря хорошего нужно, Блюментрост вряд ли справится. Или срок пришел? Не дай Боже!
Мужа Любава искренне любила. Скорее, правда, как отца, чем как супруга, но уж как есть. А разве не за что?
Добрый, внимательный, заботливый, ласковый, на нее смотрит — аж светится, ну и сама Любава к нему привязалась. Странная, конечно, любовь, да уж какая есть.
У других эвон и того не бывает.
— Давит мне как-то, Любавушка, — пожаловался муж. Потер грудь напротив сердца.
Женщина захлопотала вокруг…
— Окошко распахнуть? Или лучше лампадку возжечь?
Но Алексей Михайлович молчал. И женщина с ужасом увидела, как бледнеет любимое лицо, как закатываются глаза…
— Лекаря!!!
Благо за дверью их покоев всегда были и слуги, и пара сенных девушек…
Слуга опрометью помчался к Блюментросту. Девушки же рванулись внутрь, осторожно оттеснили царицу, склонились к оседающему на кровать царю и захлопотали, как могли. Расстегнули кафтан, уложили поудобнее, открыли окно, впуская в душноватую атмосферу сырой воздух…
Антонина пощупала пульс на шее государя.
— Неладно, Поля… ой, неладно…
Вторая девушка — тоже из Софьиных, состоящих при молодой царице неотлучно, в три смены — посмотрела встревоженными глазами.
— Ты у Ибрагима лучшей была… что неладно?
— Сердце… оно словно сдаться надумало.
Девушка без стеснения прижалась ухом к царской груди.
— Полька, беги! Со всех ног к нашим беги!!!
— Что говорить?
— Дура ты, что ли?! — рыкнула Антонина. — Я при государыне останусь, она ведь в тягости! А ты скажи девочкам, что с государем неладно, как бы к утру Алексей Алексеевич царем не стал.
— Он же… ой!
— Сообразила?
Дур у Софьи отродясь не водилось. А потому Полька подхватила подол и что есть мочи рванулась из горницы. Срочно! Гонцов!
К царевне-матушке, пусть знает, пусть приезжает!
К наставнице Лейле, а точнее, к ее супругу — Патрику Гордону. Мало ли что…
К Ордину-Нащокину…
К Феодосии Морозовой…
Пару переходов девушка одолела с лету, да наткнулась на парня.
— Далеко ли торопишься, красавица?
Михаил Юрьевич, а это был именно он, держал девушку на вытянутых руках.
— Пусти, боярин! — Поля сверкнула глазами, но куда там. И ведь не бить же его, бессмысленного! Не ведает он, что на кону стоит!
— За поцелуй выпущу…
— Пусти, боярин! Государю совсем плохо, лекарь нужен!
Выпустил. В лице изменился.
— Го-осударю плохо? Ну, беги…
И такая интонация у него была… как ни в раздрызге чувств была сейчас Поля, а все ж тон его запомнила, но не оглянулась. Она потом все расскажет. А сейчас — важнее дела есть!
А пока добежала — и паниковать перестала.
Надо работать…
* * *Патрик Гордон внимательно выслушал жену. И кивнул.
— Поеду я в полк. К тебе людей пришлю, человек с десяток, ежели что — они знают…
Лейла прикусила губу… неужели опять начнется?
Бунт, кровь, люди обезумевшие?
Но мужа поцеловала крепко.
— Береги себя, любимый…
Дети тоже подошли обнять отца. Старший, Иан, которого здесь звали Яшкой, посмотрел на отца:
— Пап, а можно мне с тобой?
— Сейчас пока нет. Но ты останешься защищать маму и младших, — обстоятельно разъяснил Патрик. — Вот, возьми…
В маленькие ручки лег совсем большой и настоящий кинжал. Яша вытянулся, сверкнул глазами:
— Клянусь!
А Патрик уже спешил в полк.
* * *Афанасий Ордин-Нащокин выслушал девушку внимательно. И тут же закричал дворне.
Собираться, закладывать карету… он обязан быть в Кремле. Мало ли что…
Маша схватила боярина за рукав:
— Можно мне с вами, обратно?
— Там опасно может быть.
Афанасий и не думал отмахиваться от девчонки, понял уже, на что способны Софьины воспитанницы. И верно, из рукава Маши скользнул, проблеснул холодной сталью тонкий кинжал. Оружие убийцы, способное и скрыться в рукаве, и вонзиться под ребро, и перехватить горло. Равно опасное и в мужских — и в девичьих руках.
— Сейчас везде опасно. Я ведь все равно обратно.
Ну да. Ночью, по улице… как и сюда добежала, и ведь не убоялась? И обратно не испугается. Пусть ее тати боятся.
— Со мной поедешь. Где карета?!
* * *Симеон не был бы до конца Симеоном, ежели бы не придумал, как дело повернуть. Война — это ведь завсегда хорошо, вернется Алексей Алексеевич али нет — никому не известно. А потому и у трона должен быть настоящий князь!
А кто?
А Иван Андреевич Хованский. Древний род, еще от Гедимина ведет свою родословную… да и сам князь — что надо. В Литве отличился, со стрельцами общий язык нашел, полки за него в огонь и в воду — зато с государем общего языка не нашел, за что и был частенько руган.
А еще — глуп, болтлив, самонадеян, переругался со всей высшей знатью. И прозвище говорящее — Тараруй! Болтун, пустозвон… самое то, чтобы проредить кого надобно!
