Сергей Садов - Князь Вольдемар Старинов
Высоцкого я раньше никогда не слышал и потому песню, которая неслась из динамиков, не узнал. Точнее, о Высоцком я знал — Гвоздь рассказывал, но вот ничего в его исполнении слышать не доводилось, и потому заинтересовался необычным голосом певца, слегка хрипловатым, хотя эта хрипловатость ничуть не мешала и даже придавала исполнению некоторое очарование. Я так заслушался, что даже замер, но тут меня слегка подтолкнул Александр Петрович и подозвал к огромному стеклу. Я забрался коленями на стоявшее тут же кресло и стал наблюдать. Было интересно и слегка страшновато, если честно: огромный куполообразный зал, толстущие провода, идущие вдоль стен, люди в серебристых защитных комбинезонах, что-то колдующие около приборов, у стены большие ящики, перемигивающиеся разноцветными лампочками и труба, выступающая из непонятной конструкции. Не очень широкая, короткая, слегка наклоненная вниз. Вот что-то загудело и из трубы вылетела капсула, к которой немедленно бросился один из людей, из-за комбинезона непонятно даже, мужчина или женщина. Вот он схватил ее, раскрыл и тут же вставил в разъем на пульте. Люди засуетились.
Я наблюдал за работой около получаса, а потом мне это надоело — первое впечатление прошло, а сейчас стало скучно. Люди ходят, лампочки моргают, что-то жужжит, все смотрят в экраны, на которых какие-то графики и таблицы непонятные.
— Вот это и есть установка «окно».
— А что это такое? — поинтересовался я. — Вы обещали рассказать, зачем я вам понадобился. — О своей болезни я еще не знал и потому полные боли взгляды Александра Петровича, которые порой ловил на себе, меня сильно озадачивали. Я даже не предполагал, на что он пошел ради моего спасения, и стоя напротив странного механизма, даже не думал о той роли, которую он доложен сыграть в моей судьбе.
Александр Петрович задумался, явно не зная, как объяснить сложные понятия десятилетнему ребенку так, чтобы он все понял. Сел в кресло рядом.
— Понимаешь, наши ученые сделали одно открытие и пока совершенно неясно, как применить его на практике. Открытие — вот та самая установка, что сейчас работает за нашими спинами. Она… гм… Ты сказки любишь?
— Гвоздь много рассказывал.
— Так вот, эта установка открывает ворота во что-то типа сказки…
— Ух ты…
— Точнее не сказки, а… — Александр Петрович опять замкнулся, — …а в другой мир. Такой же как наш, но другой.
Я непонимающе посмотрел на взрослого дядю, несущего такую чушь. Тот глянул на меня и сморщился.
— Ну, господин директор, спасибо, удружил, — сердито забормотал он. — И как я должен рассказывать ребенку теорию множественности миров?
Я терпеливо ждал, полагая, что дядя сейчас мне все-таки объяснит.
— В общем, эта установка способна пробить границу миров… как будто на другую планету.
— Ух ты! На другую? Правда?
Александр Петрович задумался, потом облегченно кивнул.
— Да. Именно на другую планету… в другой Вселенной.
— Интересно… — Тут пахло тайной и приключениями, но… инстинкты уличного мальчишки говорили, что раз непонятно, значит, может быть опасно. И какое это имеет отношение ко мне? Поведение Александра Петровича вообще странное в последнее время. Когда оно поменялось? Когда он пришел однажды очень задумчивым и чем-то сильно расстроенным… долго глядел на меня, но так ничего и не сказал, а когда я спросил, перевел все в шутку, но потом несколько дней ходил чем-то расстроенный, затем передал меня на попечение своим знакомым и исчез почти на две недели. Появился на днях сильно измотанный, но в крайне веселом расположении духа, с порога заявил, что все будет хорошо, и завалился спать. А вскоре ошарашил меня известием о переезде на жутко засекреченную базу, где мне обязательно понравится.
Не знаю, понравится мне тут или нет, но я нутром чуял какую-то недосказанность во всем этом.
Александр Петрович мямлить перестал и заговорил со мной как со взрослым.
— Понимаешь, в чем проблема… мы не можем нормально исследовать то, что находится за этим «окном». Мы умеем создавать роботов, исследующих Марс, Венеру, Луну, но роботов этих направляем мы с Земли. Сами по себе они думать не умеют, а искусственный интеллект еще не создан. Можно написать программу, но не зная, что на той стороне, как можно что-то предусмотреть? Как объяснить роботу, что для нас представляет интерес, а что нет? Ты понимаешь меня?
Я кивнул.
— А почему вы никого туда не отправите? И не посмотрите?
— Ты видел диаметр той трубы? У меня лично туда только голова влезет. А шире сделать не получается. Эти умники говорят, что и не получится, сколько энергии не дай. А есть еще ограничение и по массе. Эта проблема решаемае, но тогда рядом АЭС строить надо.
— Хм… — Тут страшная догадка посетила меня… — Вы хотите, чтобы туда отправился я?! — Я даже сам не знал, чего больше в моем крике: восторга или ужаса.
Александр Петрович молчал, опустив голову.
— Это решать тебе… — Честно ответил Александр Петрович. — Время у тебя еще есть, а потому…
— Я не понимаю… Вы говорили, что готовы меня усыновить?! Вы врали?!!
Александр Петрович нахмурился, потом приглашающее махнул в сторону кресла, а сам сел напротив, задернув окно, через которое мы наблюдали за работой ученых.
— Из-за режима безопасности я с тобой поговорить раньше не мог… Думаю, сейчас самое время. Я действительно подал документы на твое усыновление… Проблем быть не должно, но… — Александр Петрович снова нахмурился, сжав кулаки. Потом резко встал и несколько раз прошелся по комнате из угла в угол. — Мне принесли результаты твоего медицинского обследования…
— Вы сказали, что все хорошо… — я нахмурился, вспоминая тот день.
— Я соврал… Не буду утомлять тебя медицинскими терминами… В общем, если тебя не лечить, то через полгода ты умрешь. Но даже самые современные методы не в силах помочь… С ними у тебя есть максимум три года. Может чуть больше…
Я даже не сразу понял, что речь действительно обо мне? Полгода? Если лечить, то три?
— Что у меня? — Почему меня это интересовало? Какая разница?
— Рак. Рак костного мозга… Препаратами можно замедлить течение болезни, но излечить… современная медицина тут не поможет. Если бы тебя обследовали раньше… если бы ты не жил все это время на улице, может у тебя было бы пять лет жизни, а не три года, как сейчас.
