Светлана Багдерина - Иван-царевич и С.Волк
И царевич быстро принял агасскую форму, наклонился и поднял её с пола правой нижней рукой.
Пальцы сами легли нужным манером в предназначенные именно для них выемки и сжались само по себе.
И тут же мгновенно свет в его глазах начал меркнуть, и он услышал тихонько, тоненько, как комариный писк, почти беззвучный крик, который всё это время, оказывается, зудил на грани слышимости в закоулках сознания, и теперь просто усилился и приобрел больше реальности в этом мире.
"Иван, Иван, Иван!.. Помоги мне!.. Помоги!.. Вызволи меня отсюда!.. Ты меня слышишь!.. О, наконец-то!.. Иван, я не виновата!.. Я искала мудрости и просветления, чтобы стать хорошей правительницей после того, как эпидемия унесла королевскую семью и народ выбрал меня!.. Они меня обманывали!.. Я думала, что смогу их контролировать!.. И поначалу действительно могла!.. Но они надо мной издевались!.. Они хотели меня заманить подальше, чтобы я увязла и не могла освободиться от их влияния!.. Они медленно убивали меня!.. О, Иван!.. Они жестокие и коварные, не верь им!.. Никому не верь!.. Они хотят моей погибели!.. Они все наговаривают на меня!.. Все!.. Они ненавидят меня!.. А я всего лишь хотела помочь людям!.. Помоги мне выбраться отсюда, Иван!.. Ты великодушный!.. Ты добрый!.. Только ты можешь понять меня, о Иван!.. Ты же знаешь — я не могла этого сделать, не могла!.. Пощади меня, наш герой!.. Пожалей меня!.. Возьми ахелот двумя руками и приложи к центру малого круга на стене!.."
Лукоморец почувствовал, как вторая его рука потянулась к артефакту и бережно коснулась его. Ноги сами сделали шаг к ближайшей стене. Надо помочь Вахуне. Она не виновата. Это всё клевета. Она раскаивается. Она исправилась. Она не могла сделать того, что ей приписывают. Тысячи демонских орд могли теперь вырывать у него из рук ахелот, но он не выпустит его, не отдаст никому на всём свете, пока не выполнит своей миссии.
Я — герой.
Я должен.
Держись, Вахуна.
Я иду.
Все четыре глаза царевича лихорадочно шарили по всем стенам подземелья, выискивая на них нужный круг…
И только позднее Иванушка понял, что именно глаза и спасли его от неизвестной, но ужасной участи, даже представить которую он был не в силах.
Они, чересчур увлёкшись колдовской геометрией, не заметили ног экс-трактирщика, внезапно появившихся на пути, и тем оплошно допустили совершено негероическое падение всего остального тела, с традиционным взмахиванием руками, взбрыкиванием ногами и смачным стуком головы о камень.
Падая в сплетении рук и ног, Иванушка заехал правой верхней рукой прямо в горящую жаровню.
Взвыв, как целая армия демонов, царевич, отбросив ахелот, всеми оставшимися руками ухватился за обожженное место.
Наваждение пропало.
Что я делаю на полу?
Меня кто-то звал?
И где эта штука… Как её… Эхолот?..
Она же чуть не утянула меня ТУДА!!!..
Надо отсюда скорее бежать!..
Когда эта закорюка у меня в руках, я не могу ей сопротивляться.
А давай проверим. Может, смогу. По-моему, я понял, что надо делать. Надо просто взять ахелот сначала в правую нижнюю руку…
Нет!!! Что я делаю!!! Это не мои мысли! Она снова хочет заманить меня в ту преисподнюю, в которой оказалась сама!!!..
Но только взять ахелот и рассмотреть его — и всё… В этом нет ничего опасного… Немного найдется людей, видевших его… Дважды…
Ноги его снова сделали шаг по направлению к артефакту.
По полу бежал и растекался по смазанным падением Панта линиям разноцветный огонь. От него не было ни жара, ни холода, он всего лишь оббегал замысловатый чертёж-рисунок Вахуны линию за линией, и везде, где он проходил, краска высыхала, сворачивалась и крошилась, но пестрое пламя оставалось гореть, как приклеенное.
Вот огонь добежал до распростёртого бездыханного Панта, но вместо того, чтобы охватить его целиком или погаснуть, как это сделал бы любой другой огонь, этот пробежал по невидимым под грузной тушей линиям и помчался дальше, не замедлив свой бег ни на мгновение.
Яркие языки мощно пробивались сквозь абсолютно нетронутое тело наместника, как будто его не было тут вовсе, отражаясь в его помутневших немигающих очах, и мерцающие искры взлетали заполошными стаями под потолок, но не растворялись в темноте, а радужными светлячками вились там, сталкиваясь и гоняясь друг за другом, как живые.
Запахло паленым, и взгляд Иванушки нечаянно упал на свою обувь.
Оказывается, он сам всё это время стоял по колено в волшебном пламени, не чувствуя того!
Ощущали его, по-видимому, только его сапоги.
Там, где огонь соприкасался с ними, кожа заменителя медленно, но неотвратимо темнела и коробилась.
Но царевичу было всё равно.
В мозгу его неотвязно, как голодный комар в лесу, звенел и зудил тот же тревожный голосок, и под его гипнотическим действием он не мог больше думать или заботиться ни о чём ином, как о своём бесценном ахелоте.
Он совсем рядом… Как я мог так швырнуть его, глупый?.. Я же мог повредить его!.. Какой он красивый… Как благородно отливает желтым… А сколько сил и времени ушло на то, чтобы создать его таким!.. Повторить такое в наше время невозможно — секрет его изготовления утерян тысячи лет назад!.. Он так и просится в руки…Это — самое прекрасное, что я когда-либо видел в своей жизни… Он должен стать моим… Моим… Моим… Моим…
Тут царевич понял, что не может больше сопротивляться, и более того — не видит в этом смысла, ведь это такой пустяк — поднять ахелот с пола и найти нужный круг на стене, и он, как под гипнозом, медленно наклонился и протянул руку к артефакту… И услышал как наяву торжествующее шипение Вахуны. Рука его чуть дрогнула, но этого оказалось достаточно, чтобы вместо проклятого жезла он подхватил с пола развеселый, переливающийся то черным, то красным, уголёк, настоящий уголёк, выпавший из перевернутой им жаровни и закатившийся так далеко и, что было силы, стиснул его в кулаке.
"НЕТ!!! НЕТ!!! НЕТ!!!" — орал он, почти ослепнув от боли, и размахивал прогорающей, казалось, насквозь рукой, пока пятился, шатаясь, по направлению к выходу, будучи всё же не в состоянии отвести глаз от проклятой демонской штуковины, которая так и манила, так и притягивала, так и засасывала его в себя…
Но в измученном сознании засела и осталась, как ржавый шуруп, одна мысль.
Бежать.
Бежать.
Бежать.
Туда, где зиял чернотой дверной проём.
Туда, куда не заходили линии колдуньиных зловещих символов.
Туда, где не было магического огня, не торопясь, смакуя каждый кусочек, как гурман — изысканное блюдо, пожиравшего подарок трёх волшебников — его единственную надежду на продолжение поисков его родного мира.
