Град разбитых надежд (СИ) - "Сумеречный Эльф / Сумеречный_Эльф"

— Так правда ли, что можно жить в Хаосе? — спросил Джоэл, все еще всматриваясь в неведомые дали, среди которых вскоре затерялся Вен Даррен. Змей не настиг его, чудесный зверь наконец по-настоящему спасся.

— В Хаосе можно жить, — сказал Местрий Пратт. — Часть наших порой уходит туда. Но Змей почти всех пожирает. Если бы кто-то победил Змея, Вермело был бы спасен. Сам по себе Хаос не зло. Просто… иное пространство с иными созданиями.

— Так что же, прокаженные могут выжить в Хаосе?

— Нет. Проказа тут ни при чем, — загадочно усмехнулся Местрий Пратт, неторопливо закрывая калитку. — Предел изгоев прилеплен к стене, охранную башню у нас никто не чинил. Аура Хаоса просачивалась постепенно. Мы ее впитывали в малых количествах. И менялись. Кое-кто исцелился от проказы и сбежал из города. Но вот Змей… Голодный Змей. Сама смерть.

— Выходит, аура Хаоса помогла вам? И из-за нее вы не превращались в монстров?

— Выходит. А еще Змей не обращал на нас внимания. Из-за сломанной башни он нас как бы и не видел, считал частью своих владений свалку. Если только мусорщики не попадались прямо в когти. Поэтому от города далеко не уйти.

— И вы не попытались устроить революцию? — не понимал Джоэл. Теперь квартал изгоев выглядел, пожалуй, единственным спокойным местом во всем городе.

— Зачем? Это привлекло бы Змея. А многие из нас слабы, — вздохнул старик. — Но у нас есть то, чего нет у вас, — надежда. Мы верим, что люди смогут однажды покинуть город. Главное — сначала убить Змея.

— И кто его может убить?

— Страж Вселенной. Ты должен помочь ему. Так написано в пророчествах. Неужели святитель Гарф не говорил тебе? — с легким удивлением заметил Местрий Пратт, а потом изрек нараспев: — «Услышавший глас во сне и потерявший всех, но не сдавшийся на волю отчаяния, станет Белым Драконом. И поможет вечному Стражу Вселенной сразить Великого Змея».

— Глупая легенда, я никого не потеряю! — вздрогнул Джоэл. — Ничего нового, все тот же бред. Бред. Мне надо идти, старик.

Местрий Пратт провожал его задумчивым взглядом. Джоэл же спешно покинул пристанище изгоев. Он шел один по замершим улицам.

Один, но не в одиночестве: его согревала мысль, что в пекарне его ждут Джолин и Ли, тихий ужин, хлеб с земляничным вареньем, короткие теплые разговоры ни о чем. Все это помогало преодолеть любой ужас, справиться с любым горем, настигшим Вермело. Он возвращался к любимым, чтобы больше не покидать, не уходить дольше, чем на пару часов.

В городе обещал установиться новый порядок, возможно, начиналась новая жизнь. Побеждала явно Энн — и поделом Уману. Все складывалось вроде неплохо: значит, преследований опасаться не стоило. Или Джоэл просто успокаивал себя, еще не догадываясь, почему сердце ухает тревожным набатом. Наверное, из-за глупой легенды, в которую так истово верили безумные старики Гарф и Местрий. Пустое, все пустое. Его ждал дом.

Пекарня на Королевский Улице — их единственный мир, их сфера черного кварца над бушующей бездной толп и взглядов — встречала закрытой дверью и отрешенной темнотой. Сгущались сумерки, но сквозь ставни не пробивался свет масляной лампы, не доносился звук шагов. А на завалившемся заборе сидел знакомый, ныне бездомный облезлый кот, и, выгибая спину, шипел на дверь пекарни.

— Брысь! — крикнул ему Джоэл, как будто изгоняя вестника беды. Он остановился на первой ступени низкого крыльца, не веря, что ждет внутри, но чувствуя нечеловечьим нюхом — кровь, много горькой крови. Он постучал, коротко, всего лишь раз, а сердце замерло в груди одним мучительным ударом, давящим душу тревожной чернотой.

— Джолин? Ли? — донесся собственный голос. Как будто чужой, отделенный от слов.

Джоэл постучал еще раз, потом набросился на дверь, молотя руками и ногами. Лучше бы она оказалась снесенной с петель, тогда он бы точно знал, что в пекарне чужие, что их настигли революционеры или гнев Цитадели. Но никто не проникал в дом. Так почему же не пускали его внутрь, их городского скитальца? Почему заставляли мучиться невыносимой тревогой, вдыхая запах крови, тянущийся изнутри?

«Я ошибаюсь! Путаю! Не может быть! Они просто спят, спят! А кровь… кровь на улицах и вокруг слишком много крови. Нюх подводит», — твердил себе Джоэл, перелезая на задний двор через переломанные кусты гортензии. Он прильнул к окну, через которое часто вылезал наружу, последнее время чаще, чем через дверь. Затем посмотрел внутрь и различил смутный силуэт, распластанный подле перевернутого стола.

— Джо! Это ты? Джо! Где ты? Джо, пожалуйста! — вдруг донесся едва слышный измученный шепот.

Джоэл содрогнулся, кинулся к стеклу, высадил его одним движением меча, даже не пытаясь поднять раму. Осколки царапали лицо, резали руки, рвали одежду, но он не замечал, влетая внутрь. Он слишком хорошо знал этот голос, ныне искаженный нечеловеческой мукой.

— Ли! — крикнул Джоэл. — Я иду! Иду! Родной, держись!

— Джо…

Пекарню окутывала темнота, только чадила печь, источая удушливый дым, заглушавший повисший в комнате гнилостный запах. Тлели угли, выпавшие из приоткрытой дверцы топки, сгорел свежий хлеб. И в тревожном свете, подобном мерцанию костров в первобытных пещерах, лежал силуэт, распростертый посреди развороченной кухни. Джоэл замер на миг, а потом кинулся к нему, упал на колени:

— Я здесь, Ли, я с тобой.

Любимый лежал в луже крови, от которой его одежда сделалась темной, почти черной. Джоэл склонился над Ли, пытаясь понять, где рана, как помочь.

— Почему… так темно… и так… Больно! — прошептал Ли, выгибаясь и дрожа от прикосновения.

— Ли… Ли!

«Сомн, на пекарню напал сомн!» — подумал Джоэл, хотя не представлял, как одной из кошмарных тварей удалось миновать Ловцы Снов, которые они не снимали теперь даже днем. Да какое это имело значение?

Ли лежал на полу пекарни, весь в крови, и вместо привычной согревающей улыбки лицо его искажала гримаса боли. Да у него не было лица! Исполосованное когтями месиво кожи и мышц — стоило лишь присмотреться. Ужас произошедшего набросился оглушающей волной, к горлу подкатил ком раздирающего вопля, но из перехваченной спазмом гортани вырвался только сдавленный стон: Джоэл заметил, что у Ли выбиты глаза, от которых остались только водянистые отметины медленно запекавшейся крови.

— Ли!.. Как же так! — завыл Джоэл, гладя лицо любимого, а тот слабо потянулся в ответ, дотронулся до щеки. Живой, еще живой. Его ледяные дрожащие пальцы со знакомой предельной нежностью касались колючей щетины. Он еще пытался улыбнуться израненными губами. Джоэл подумал с ужасающим фаталистичным облегчением: «Ничего, Бим и Грэм так и жили. Ничего, Ли, я тебя не брошу ни за что».

Он дотронулся до любимого, слегка приподняв. Тогда пола плаща отогнулась и Джоэл ощутил под рукой скользкий комок выпавших внутренностей и глухо застонал. Гнилостный запах, замешанный на крови и желчи, ударил в лицо. Но слезы выступали вовсе не от него. Ли мучился долго, похоже, рана была нанесена еще днем, вскоре после ухода Джоэла с Вен Дарреном.

Ли умирал! Умирал, потому что такие рваные глубокие отметины от когтей неведомой твари не излечила бы даже кровь созданий Хаоса. Даже Страж Вселенной. Да он и не собирался возвращаться в их проклятый град. Он всех бросил, отдал на поругание Змею. Джоэл еще пытался сопротивляться этой истине, еще рвал свою рубашку, стремясь сделать жгуты, еще не желал принимать бесполезность суетливых усилий.

— Джо… остановись, — тихо простонал Ли, умоляя не причинять лишних страданий. Как будто он уже смирился.

— Нет, Ли, я спасу тебя, спасу, — твердил Джоэл, почти теряя рассудок. Слова представлялись заклинаниями, способными повернуть время вспять. Все исправить, изменить, исцелить одним решительным усилием воли. Залатать прорехи и язвы на распадавшемся полотне бытия. Бесполезно.

— Я дождался тебя… — улыбнулся Ли. И затих. Рука его безвольно упала, сведенное судорогами тело обмякло. Он весь превратился в иссушенный осенний лист, бессильно подхваченный жадным ветром, унесшим ныне его душу.