Блэки Хол - Sindroma unicuma. Книга 2.
«Его» врушечка! — обдав жаром, слова обожгли мои щеки. Будто по шерстке погладили — не удержусь и замурлычу.
Я подалась назад.
— Что хочешь, то и думай. Пусти!
— Боишься?
— Вот еще!
— Хорохоришься, но пропахла страхом.
— Потому что ты угрожаешь!
— И не думал, — с неожиданной мягкостью опроверг Мэл, покачав головой, и я зачарованно уставилась на его губы, впитывая идеальную очерченность линий рта и подбородка.
Черт, где моя ненависть? Срочно её на поверхность!
— Помнишь, после… ну, случая в библиотеке… ты сказал, что не хотел, а я заставила… сделать это, — выдавила, смутившись непонятно почему. — Это правда?
— Нет, — улыбнулся Мэл мимолетно. — Очень хотел. С первого дня, как увидел.
— Не понимаю. Зачем сказал, что не хотел, если хотел? — промямлила я, задыхаясь. Гипотеза о внушении сдулась ветром как хлипкий шалашик. — Потому что такие как я заранее обречены на провал?
— Я этого не говорил.
— В столовой мне послышалось именно так.
— Папена, у тебя удивительная способность изворачивать смысл, как тебе выгодно, — хмыкнул Мелёшин. Это у меня-то?! — Ты услышала, что хотела, хотя я подразумевал другое. Есть те, что годятся для пустого глянца, а есть те, которых хочется… — замолчал он, не договорив.
Получается, кому-то выпала честь красоваться на фасаде его жизни, а кому-то — прятаться в тени? Выходит, Эльза — для парадных променадов, а я подхожу, чтобы жарить котлетки на кухне?
Мэл заметил мое раздражение.
— И про лишние килограммы забудь, — добавил кратко.
И это всё?! Он считает, что для извинения достаточно небрежно брошенной фразы? Хорошо, что вовремя остановился, хотя я почти услышала, как Мэл хотел добавить: «Зато есть за что подержаться».
Обида всколыхнулась с новой силой, и я отвернулась в сторону проема. Там находился очередной спортзал, в котором девчонки играли в командный теннис «двое надвое».
— Не тебе критиковать мою худобу. Не имеешь права. Свою лохудру на весы затаскивай.
— Ревнуешь? — приподнял он бровь.
— Мелёшин, я цивилизованная девушка. Мы с тобой расстались, а после драки кулаками не машут. Так что желаю счастья. С этой или с другой, годящейся для приема и иных глянцевых вещей. Кстати, ты портишь мне жизнь с завидным упорством. Твоя подружка готова проглотить меня целиком.
— Не посмеет, — заверил он, однако не опроверг чин, присвоенный Эльзе.
— А-а… что ты здесь делаешь? — спросила я, неприятно задетая его молчаливым признанием.
— Отрабатываю сама знаешь что, — хмыкнул Мэл. — Улучшаю внешний вид спортзалов. Зараз перевыполняю три нормы.
И как я могла вообразить, что в эти дни парень горбатился без продыху в оранжереях, рыхля и пропалывая? Его изнеженные ручки привыкли держать руль, а не тяпку и лопату.
Счет сета сравнялся. Теннисистки прыгали, отбивая мячи ракетками, и сопровождали удары яростными вскриками. Мэл оглянулся на игру у сетки:
— Хороши девочки.
Еще бы не хороши: высокие, с сильными и стройными ногами — юбочки плиссе не скрывали достоинства. Как тут не отработать зараз половину долга? Не захочешь, а останешься. Наверняка Мелёшин не вылезает из спортивного крыла и крутится у женских раздевалок. Козел!
Я представила, как через неплотно закрытые двери он разглядывает гимнасток, отправляющихся в душ голышом, и меня подкинуло на месте:
— Вот и зырь на них, а мне надо работать! Ты теперь с Эльзушечкой отираешься по углам. Могу ей рассказать, каким магнитом тебя тянет в спортзал.
— А я как ты, — усмехнулся Мэл. — Одно другому не мешает. Ты же успевала забивать одновременно в двое ворот.
Я собралась сказать, мол, сколько можно переливать из пустого в порожнее, и что Мэл — балбес, но подумала: к чему впустую молоть языком? Все равно нельзя объяснять и оправдываться, а парню недостаточно блеяния вроде: «Это не то, что ты вообразил» или гордого заявления: «Что хочешь, то и думай, но вину за собой не чувствую».
До меня неожиданно дошло, что Мэл не пойдет на попятную. Не нытьем, так катанием он будет добиваться ответа и продолжит изматывать меня всеми возможными способами в институте, на улице, в общежитии.
Это провал. Провал провалов. Как ни крути, а наилучшим выходом станет, если Мэл поверит в существование соперника, созданного в его воображении, и отвернется от меня с отвращением.
— Успевала, — подтвердила я спокойно.
— Вот как? — растерялся Мэл. Он не ожидал признания, приготовившись к новой порции отговорок. — И кто? Не спортсмен, это точно. Хромой? Певун из клуба? Один из Чеманцевых? Или тот, который… с которым…
Мэл не договорил, но я поняла, кого он имел в виду. Того, кто стал первым.
— Ты его не знаешь.
— Ошибаешься, — заверил парень, и в голосе промелькнула угроза. — Я узнаю.
Кто бы сомневался, что Мэл не сможет. У него родня и связи. У него фамилия. У него отец, на столе которого в стопочке «горячих» дел лежит досье на некую Папену Э.К., студентку третьего курса, и любое мое слово или движение в поле зрения Мэла находятся под прицелом пристального внимания его родителя. Мне не дадут спокойно вздохнуть, пока парень неподалеку. Сколько можно? Осточертело жить с оглядкой, боясь разоблачения из-за неосторожного поведения.
— Как же я забыла, что твой папочка может всё? — выкрикнула я, не сдержавшись. — Ах, сынулечка связался не с той! Ах, деточка заразится от швали! Папуля не побрезгует и трусы ко мне залезть, чтобы найти доказательства!
Выговорилась и испугалась. Что я несу? Мне сейчас свернут шею.
— Ты права, — сказал медленно Мэл. — Залезет, если потребуется.
Странный у него был взгляд — шальной, с безуминкой. Да и я, наверное, выглядела не краше. Меня трясло внутри, а снаружи леденело, покрываясь коркой льда. Хотела сказать, что вовсе не считаю Мэла папенькиным сынком, что он сам по себе невероятный парень, но… не стала. Разогнались сани с горы — не остановить.
— Думаешь, ты особенный? Ничего в тебе нет, кроме фамилии и денег. Ни-че-го! Такой же, как все. Один из многих. Только гонору через край, а убери напускное, и останется ноль. А я выбрала единичку!
Убивала. Мерзкими, отвратительными словами убивала нас. Корежила, кромсала, увечила всё, что произошло хорошего между нами, а душа обливалась слезами от бессилия.
Отрывала от себя, выдирала — кусками. Потому что чувствовала: он не отступит и не устанет искушать меня день за днем — взглядами, словами, прикосновениями.
Так надо. В одиночку я справлюсь со своей болезнью, а рядом с ним не вытяну. Двум зарядам нельзя приближаться друг к другу. Наши дороги должны разойтись.
