Стивен Эриксон - Дом Цепей
— Как мы уже успели убедиться.
Он наморщил лоб, вздохнул. — Сожалею, что ты видишь… вещи в таком разрезе, и могу лишь заключить, что ты находишь особое удовольствие в ссорах, и если ссоры нет — нет даже повода — ты его создаешь.
— Слишком много думаешь, Жемчуг. Самый раздражающий из твоих пороков… а если учесть размах и количество твоих пороков, этим многое сказано. Похоже, настало время дать совет. Вот он: отныне не думай вообще.
— И как мне этого достичь? Следуя твоему примеру, может быть?
— Я думаю ни слишком много, ни слишком мало. Я совершенно уравновешена — вот что ты находишь столь привлекательным. Так бабочек тянет к огню.
— Значит, мне грозит быть сожженным?
— До черной сухой корки.
— Итак, ты отгоняешь меня ради моего же блага. Некий жест сочувствия.
— Огни ни тянут, ни отталкивают. Они просто существуют, без сочувствия, равнодушные к суицидальным устремлениям летучих жуков. Еще один из пороков, Жемчуг. Присваиваешь эмоции тому, в чем их нет.
— Могу поклясться, эмоции были — две ночи назад…
— Да, огонь пылает яростно, если есть топливо…
— И наутро остается лишь холодный пепел.
— Теперь ты начал понимать. Разумеется, ты увидишь в моих словах поощрение и станешь думать дальше. Но это лишь трата времени, так что советую оставить всякие усилия. Радуйся отсвету, Жемчуг.
— Понимаю… хотя и смутно. Ладно, я приму твой список советов.
— Примешь? Легковерие — на редкость непривлекательный порок, Жемчуг.
Она надеялась, что он закричит, и была впечатлена внезапным возвращением контроля (Коготь испустил вздох, словно крышка поднялась над кипящим котлом, сбрасывая давление).
Они приближались к вершине последней гряды холмов. Лостара была почти довольна проведенным днем, а Жемчуг, похоже, совсем наоборот.
На гребне Коготь заговорил снова: — Что ты подобрала позади, милочка?
— Видел, значит? Сверкающий камешек. На глаза попался. Я его уже бросила.
— О? Так он больше не таится в кармашке на ремне?
Зарычав, Лостара сорвала кошелек с пояса и швырнула наземь, потом стащила одну из кольчужных перчаток. — Смотри сам.
Бросив удивленный взгляд, он нагнулся к кошельку.
Едва он выпрямился, Лостара сделала шаг.
Перчатка крепко ударила Жемчуга в висок.
Он со стоном потерял сознание и упал.
— Идиот, — буркнула она, забирая кошелек. Натянула перчатку и закряхтела, поднимая мужчину под плечо.
Менее чем в двух тысячах шагов впереди оазис, воздух густ от пыли и копоти множества костров. Стада коз среди кустарников, в тени деревьев. Остатки грубой, круглой оборонительной стены тянутся в обе стороны.
Лостара потащила Жемчуга вниз.
Почти у основания холма она услышала коней справа. Присела, бросив Жемчуга рядом, и следила, как с северо-запада проехала дюжина всадников. Их понурившие головы скакуны выглядели заморенными. Мятежники везли двоих пленных.
Даже при наступивших сумерках Лостара распознала рваные запыленные мундиры. «Малазане. Ашокский полк. Думала, их уже стерли».
Воины ехали без разведки, не снижая бега коней, пока не оказались в оазисе и не пропали под кожистыми листьями пальм.
Лостара огляделась и решила, что здесь стоит остаться на ночь. Низменность под защитой склона — здесь их не увидят ниоткуда, кроме гребня. К тому же сгущается ночь. Она проверила состояние Жемчуга, поморщилась при виде багрового синяка на виске. Однако дышал он ровно, сердце билось размеренно и без спешки. Разостлав плащ, она перекатила его, связала и вставила кляп.
Через некоторое время фигура показалась из теней, на миг застыла и пошла к ним. Остановилась над Жемчугом.
Лостара услышала тихое ворчание. — Ты едва не раскроила ему череп.
— Он тверже, чем можно подумать, — ответила она.
— Было ли это так необходимо?
— По-моему да. Если не веришь, к чему было меня вербовать?
Котиллион вздохнул. — Знаешь, он человек неплохой. Верен империи. Ты жестоко испытывала его самообладание.
— Он готов был вмешаться. Непредсказуемо. Я сочла, что ты пожелал бы расчистить путь.
— Вначале — да. Но я усмотрел некую пользу в его присутствии, когда дела полностью… развернутся. Позаботься пробудить его завтрашней ночью, если он сам не сумеет.
— Очень хорошо. Если настаиваешь. Хотя я уже глубоко влюблена в новообретенный покой и одиночество.
Кажется, Котиллион вглядывался в нее. Затем бог сказал: — Тогда оставляю тебя, потому что ночью у меня есть другие задачи.
Лостара сунула руку в кошелек и бросила ему предмет.
Он поймал его и уставился в ладонь.
— Я решила, это твое.
— Нет, но я знаю, кому это принадлежит. И рад видеть. Можно оставить себе?
Лостара пожала плечами: — Мне нет дела.
— И не должно быть.
Услышав в тоне сухое удовлетворение, она начала раскаиваться в том, что отдала находку, что она для нее важна, хотя сейчас и непонятно чем. «Подозреваю, уже поздно». — Ты говорил, что уходишь?
Похоже, он обиделся и тут же исчез в вихре теней.
Лостара легла спиной на каменистый грунт и удовлетворенно закрыла глаза.
* * *Ночной бриз был на удивление теплым. Апсалар стояла у крошечного окна, обозревая ущелье. Ни Могора, ни Искарал Паст не жаловали вниманием эти высоты, разве что когда необходимость гнала их на поиски еды, и потому компанию ей составили шесть старых седых бхок'аралов. Они ворчали и сопели, неуклюже возясь на захламленном полу. Россыпи костей намекали, что на верхний этаж башни мелкие твари приходят умирать.
Пока бхок'аралы шумели сзади, Апсалар смотрела на пустоши. Песок и выступы известняка стали серебряными в свете луны. На грубые стены у окна садились сытые ризаны, издавая тихие шлепки, и заползали в трещины, прячась от наступающего дня.
Крокус спал где-то внизу, пока хозяин и хозяйка выслеживали друг дружку в темных коридорах и пыльных комнатах монастыря. Никогда она не ощущала себя такой одинокой и никогда, поняла она вдруг, так не утешалась уединением. Пришла пора перемен. Затвердевшие слои души размягчаются, находя новую форму под незримым внутренним давлением.
Что всего страннее: она начинает презирать свою компетентность, свои смертельные умения. Их вложили, силком вбили в кости и мускулы. Они пленили ее, заковали в ледяные доспехи. Теперь, пусть нет бога, она ощущает себя двумя женщинами.
Вот интересно: в какую из них влюбился Крокус?
Но нет, здесь нет тайны. Он принял обличье убийцы, верно? Юный лупоглазый воришка из Даруджистана сделал из себя жестокое отражение… не Апсалар — дочки рыбака, но Апсалар — ассасина, холодной убийцы. Он верил, что сходство создает самые прочные узы. Наверное, сработало бы, люби она свое ремесло, не находи она его горьким и отталкивающим. Не ощущай она цепей, крепко спутавших душу.
