Кэтрин Куртц - Сын епископа. Милость Келсона
— Я не собираюсь убивать его без суда, Томас! И я не намерен мучить пленников, даже если мне очень этого захочется.
— Никто и не говорит об этом, сир.
— Тогда почему бы мне не увидеть его прямо сейчас?
Архиепископ Кардиель выпрямился под гневным взглядом Келсона, не желая сдаваться, — и наконец король опустил глаза, сожалея о своей вспышке.
— Ты не боишься меня, правда? — прошептал он.
— Нет, сир. По крайней мере, я не боюсь за себя самого.
— Архиепископ прав, сир, — вмешался герцог Эван, опускаясь на корточки, чтобы удобнее было говорить с лежавшим королем. — Почему бы тебе не подождать до утра? Для таких, как Лорис и Горони, пытка уже то, что они угодили в плен к Дерини. Так пусть поволнуются как следует! Чем дольше ты заставишь их ждать и размышлять о том, что их ждет, тем слабее они будут к моменту вашей встречи.
Келсон какое-то время размышлял над с виду совершенно неоспоримыми аргументами герцога Эвана, потом посмотрел на щель между полотнищами тента, сквозь которую Эван проник внутрь.
— Мне бы и самому хотелось выбрать то, что предлагаешь ты, Эван, — сказал он наконец.
— Так что тебе мешает?
— Мне необходимо узнать, куда собиралась бежать Кэйтрин. Ты прекрасно понимаешь, что война не закончится, пока она на свободе.
— Ну, если это все, — сказал Эван, хитро улыбаясь из-под встопорщенной рыжей бороды, — тогда отправь людей в Лаас, пусть там поищут. Она наверняка там.
Келсон удивленно уставился на него.
— Кэйтрин там?
— Да. И остатки мятежных войск, и Джедаил тоже… и этот ее епископ Кардиель.
— Но как ты узнал?
Эдвард как-то по особенному фыркнул носом.
— Ты думаешь, только Дерини умеют заставлять пленных говорить, или ты думаешь, к нам в руки попались только Лорис и Горони, и больше никого?
— Нет, но…
— Уж поверь мне, Кэйтрин и все остальные — в Лаасе. Я бы не стал тебе говорить, если бы не был уверен.
— Ну, тогда мы должны выйти прямо утром, — заявил Келсон, снова пытаясь сесть.
— Нет, сир, мы дадим армии завтра хорошенько отдохнуть, а в Лаас отправимся послезавтра.
— Но она может сбежать…
Герцог Эван покачал головой.
— Она не захочет бежать, — сказал он. — Она не захочет даже сражаться, если ты обойдешься с ней так же, как обошелся с Сикардом.
— Ты что, хочешь сказать — если он ее пристрелит? — спросил потрясенный архиепископ.
— Нет. За что ей сражаться, если все ее отпрыски погибли, и муж тоже убит? Подумай об этом. Она не станет больше воевать. А наша армия нуждается в отдыхе. И королю тоже отдых необходим, да.
Келсон отрицательно покачал головой.
— Все равно это то дело, которое необходимо довести до конца, — упрямо сказал он, оглядываясь в поисках своих лат, — Мне необходимо передать сообщение в Ремут, а…
— А по ту сторону вот этого тента, — твердо сказал Кардиель, — находятся люди, которым ты просто не сумеешь помочь, если доведешь себя до полного изнеможения, делая то, что прекрасно могут сделать другие. Вот так, сир.
Глаза Келсона уставились на чуть колышущийся холст тента, словно король желал одним взглядом разорвать его в клочья. Но он кивнул.
— Дункан.
— И Аларик, и Дугал, — добавил Кардиель.
— Но… они не ранены.
— Нет. Однако я уверен, что через несколько часов, когда самый опасный для Дерини наркотик выйдет из крови Дункана, Аларик сможет взяться за… более эффективное лечение. Он… похоже, он рассчитывает и на то, что его поддержите ты и Дугал. Но на тебя ему не придется надеяться, если ты не восстановишь свои силы. Ты уже однажды свалился от жары и перенапряжения.
Вздохнув, Келсон опустил руки и повесил голову, внезапно почувствовав, что он очень, очень устал.
— Да, ты прав. Вы оба правы. Я слишком долго не давал себе отдохнуть, слишком долго, — но ведь иной раз слишком трудно понять, что это необходимо.
— Вот так-то лучше, храбрый малыш, — одобрительно пробормотал Эван, снимая со своих плеч плед и укрывая им Келсона. — Не беспокойся ни о чем. Все будет отлично.
— Но все равно нужно послать сообщение Нигелю, — пробормотал Келсон, отчаянно зевая.
Эван лишь терпеливо кивнул, старательно укутывая короля пледом, а Кардиель осторожно подложил под голову королю свернутый плащ вместо подушки.
— У меня еще один вопрос, сир, последний, — тихо сказал архиепископ Кардиель, многозначительно переглянувшись с герцогом, когда Келсон закрыл глаза; старый пограничник наклонился поближе. — Это правда, что Дугал на самом деле — сын Дункана?
Келсон с трудом разлепил веки и посмотрел на архиепископа.
— Кто это тебе сказал?
— Сам Дугал, сир, — ответил за Кардисля Эван. — Теперь все только об этом и говорят. Он сказал, что он — Дерини, и что Дункан — его отец.
Улыбнувшись, Келсон снова закрыл глаза и вздохнул.
— Да, Эван, это правда, — пробормотал он, — И ничто не может меня обрадовать больше, чем то, что все это наконец открылось.
— Тебя радует, что твой родственник оказался незаконнорожденным ублюдком? — изумился Кардиель.
— Он не ублюдок, — возразил Келсон, снова зевая, — хотя, черт меня побери, я и представления не имею, как это доказать, чтобы любому стало ясно… Там был заключен тайный брак. Его мать умерла вскоре после рождения Дугала, и Дункан даже не подозревал, что у него родился ребенок… он только недавно об этом узнал, несколько месяцев назад. Ну, конечно, все это произошло задолго до его рукоположения.
— Ну, об этом-то я догадался, просто учитывая возраст Дугала и время посвящения в сан Дункана, — с негодованием в голосе сказал Кардиель. — Меня не тревожит статус Дункана как священника. Но вот у Дугала может возникнуть масса проблем…
— Давай поговорим об этом завтра, Томас, — неразборчиво выговорил Келсон. — Эван, не забудь про сообщение Нигелю…
Король уснул, не успев расслышать ответ Эвана, но еще какое-то время смутно улавливал тихое гудение голосов рядом с собой, да ощутил, как чьи-то руки снимают с него высокие сапоги… а потом окончательно погрузился в глубокий спокойный сон.
Глава девятнадцатая
Одним из тех Дерини, которые не могли позволить себе роскоши сна, был епископ Денис Арилан, находившийся в Ремуте. И в прошлую ночь ему тоже не удалось выспаться по-настоящему. Когда Риченда и Нигель вышли из комнаты, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, негромко начитывая магическую формулу, отгоняющую усталость, в то время как его пальцы машинально поглаживали висевший на груди крест.
