Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт
Почему-то вспомнилось…
* * *Когда Ширли пошёл шестой год, Рути начала обучать её игре на фортепиано. Девочка даже начала делать некоторые успехи, пока не увлеклась рисованием настолько, что ей было не до музыки. Рути поняла, что рисование затмило девочке всё на свете, и оставила её в покое. Впрочем, и рисуя, девочка то распевала во всё горло, то включала любимые записи: под звуки музыки ей лучше всего рисовалось.
Мальчишки с самого начала отказались учиться музыке, презрительно называя это «девчоночьими глупостями». Рути не настаивала. Правда, Гай любил порой посидеть подле сестры, даже когда она играла гаммы и этюды, а не только песенки. Только когда в гости приходил их старший друг Тимми Пительман, мальчик тут же вскакивал, краснея, делал вид, что оказался возле сестры случайно, и убегал.
* * *С грустью Рути вспоминала, как они с Моти ходили на концерты на «Цлилей Рина» вскоре после её открытия в одном из живописных уголков Парка с видом на море. О, это был настоящий праздник для обоих! Они и детей брали с собой на концерт, как, впрочем, это было принято у постоянных посетителей «Цлилей Рина». Младшие, в то время неженатые, братья Рути, Арье и Амихай, с удовольствием играли с живыми и забавными близнецами, очаровавшими их своими солнечными кудряшками лимонного цвета и огромными любопытными серыми глазёнками, сажали их на плечи и танцевали с ними в кругу. Она знала, каким утешением внуки-близнецы были для её родителей, как они их любили. Смуглая, черноглазая, застенчивая Ширли очаровала соседей дедушки Гедальи и бабушки Ханы, которые по очереди держали крошку на руках, ласкали и всё норовили закормить сластями. А как любила, как нежно ласкала малышку младшая сестра Рути, Мория… Как давно это было!..
* * *Меньше года прошло с того дня, как Моти всерьёз поссорился со своим тестем Гедальей Магидовичем, после чего Блохи прекратили всякое общение с родными Рути.
Рути не могла забыть эту ссору, произошедшую во время празднования бар-мицвы близнецов в маленьком и уютном кашерном ресторанчике в эранийском предместье Меирии, недалеко от дома родителей.
Суровый, хмурый Гедалья горячо спорил с Моти. Горячась и повышая голос, он пытался убедить его в том, что мальчикам давно пора было приступить к серьёзному изучению Торы. Так хотя бы сейчас начать, по случаю бар-мицвы!
Поначалу Рути почти не слушала, о чём отец и муж говорили между собой, какие доводы приводили в споре. Ей только запомнилось всё более темнеющее от гнева лицо её сурового отца, испуганные глаза мамы, недоумение на лицах сестры и братьев, которые в самый разгар ссоры встали и тихонько, стараясь ступать как можно незаметнее, покинули ресторан со своими супругами и детьми. Мальчишки сидели тут же, Ширли испуганно переводила глаза с отца на деда.
У Рути до сих пор стоит перед глазами покрасневшее от гнева лицо её Мотеле, всегда такого спокойного, смешливого и незлобивого. А в ушах звучит его ставший неожиданно тонким и ломким голос, который в конце какой-то, особенно резкой фразы, сорвался, и Моти закашлялся.
Но особую боль причиняло Рути воспоминание, как отец, резко поднявшись, стукнул кулаком по столу и закричал на них обоих: «Вот-вот! Карьера! Элитарная, извините за выражение, культура! Вот чем вы живёте! А вечные человеческие, наши исконные ценности — для вас ничто!!! Вот до чего вы докатились!!! Детей калечите — ради престижа и преуспеяния! Элитарные выкрутасы для вас важнее нашего вечного, важнее Торы! Да как вы своих детей воспитываете!!! Чему вы их учите?!! Чем вы их кормите?!! Что сами у себя в доме едите?!! В какой школе они у вас учатся — и чему!!!..» Моти откликнулся раздражённо: «Да нету уже ничего вечного! Нету — и быть не может! Есть сегодня… и завтра, которое я строю, как я считаю нужным — для себя, для своей семьи, для наших детей! Как я это понимаю! Я, глава своей семьи и отец своих детей!» Когда Гедалья услышал такие слова, лицо его внезапно побелело, и он зло прошипел: «Яс-с-с-но! С этого дня я не желаю никого из Блохов видеть в своём доме. Я так понял, что мы для вас — ничтожные досы, фанатики из Меирии, с нашими вечными ценностями… А вы, оч-чень куль-ль-турные, прогресс-с-сивные и с-с-с-современные э-ли-та-ри-и из Эрании-Далет, вы считаете ниже своего достоинства до нас опускаться! Не-ет! К вашему некошерному дому, к вашей Эрании мы больше и близко не подойдём! К вам же только элитарии вхожи! — повернувшись к жене, он повысил голос: — Ханеле, мы уходим!» Хана умоляюще уставилась на него, и глаза её наполнились слезами. Она беспомощно шевелила губами, еле слышно бормоча: «А внуки? Галь и Гай, близнецы, утешение наше… А Ширли? А чем Рути, доченька наша, виновата? Неужели и их мы потеряем?» — «Я сказал! Всё!!!» — прорычал Гедалья громовым голосом. Дрожа всем телом, он встал, не глядя на старшую дочь, свирепо прошив зятя презрительным взглядом, тяжёлыми шагами подошёл к двери и приказал: «Хана! Я сказал — мы уходим!» — и вышел, тяжело ступая. Хане ничего не оставалось, как, поникнув, медленно двинуться за мужем.
Рути, сдерживая слёзы, смотрела им вслед…
С того злополучного вечера не только отец с матерью, но и братья, и сестра с семьями у них в доме не появлялись, не звонили, не делая ни малейшей попытки общаться с сестрой и племянниками. Рути нередко с обидой думала: ну, ладно, не хотят с ней иметь дела… Но братья очень любили близнецов, а Мория души не чаяла в Ширли — и вот, не появляются, не звонят, хотя бы любимым племянникам.
У Блохов остался только один круг общения — эранийские элитарии. Так прекратилось это нервирующее их семью раздвоение культур и привычек. Но покоя в душу Рути это, конечно же, не внесло, совсем наоборот…
* * *Мальчишки забрались в машину и по-хозяйски развалились на сидениях, рядом с ними с трудом втиснулась и притулилась сбоку худенькая Ширли. Серебристая «Хонда» весело понеслась по улицам Эрании.
* * *Блохи всей семьёй подошли к входу в Парк, пробрались через густую толпу спешащих в «Цедефошрию» элитариев. Коллеги отца приветствовали Моти, бросая беглый взгляд на маленькую, худенькую черноглазую девочку, очень похожую на отца, которая робко прижалась к матери.
Ширли заглядывала матери в лицо и радостно тараторила: «Ма-ам, как хорошо, что туда таких детей, как я, не пускают. Я так хотела потанцева-ать…» — «Ну, хорошо, хорошо, девочка… — рассеянно мямлила Рути, потом окликнула мужа: — Моти, мы пойдём уже к нашей Лужайке…» — «А потом вы, конечно, захотите пойти в своё «Шоко-Мамтоко»? Тебе, Рути, я бы не советовал в «Шоко-Мамтоко»… или… хотя бы не увлекайся там слишком… — он озорно подмигнул жене и усмехнулся: — А-а-а? — и, почему-то оглянувшись, прибавил, еле слышно присвистнув: — Ого! Тут все мои коллеги… Мне бы не хотелось, чтобы они услышали, куда вы, девочки, идёте…
