Роб Макгрегор - Индиана Джонс и Хоровод великанов
– Да уж, земля и небо, – задумчиво проговорил Шеннон. – Она миловидна, умна и чуточку загадочна. Ну ни чуточки не похожа на Белекамус!
В чем-то он был прав. Но у Дейрдры совершенно иной склад характера.
– Пусть она мне не рассказывала историю своей жизни, но зато никого не водит за нос. Она полна юной свежести и невинности. Я знаю, что могу ей доверять.
– Любовь слепа, Инди.
Инди старательно складывал майку.
– Шеннон, знаешь что? Ты самая подозрительная личность на свете.
– Может, оно и так. Но я хотя бы не живу в башне из слоновой кости.
Инди швырнул майку на кровать и обернулся к приятелю лицом.
– А-а, тебя колышет, чем я занимаюсь? Так, что ли?
– Не-а, – поднял руки Шеннон. – Ничуть не колышет. А вот твой характер… Ты слишком доверчив. Тебе бы малость житейской мудрости.
– Значит, ты думаешь, что можешь поделиться ею со мной и вколотить в мою башку прямо сейчас?
– Это ты так думаешь, разве нет? – ухмыльнулся Шеннон.
– Знаешь, что я тебе скажу? Может, я и не величайший знаток женщин, но Дейрдра – девушка что надо. Я уверен.
– Ты будешь долго удивляться, но я с тобой совершенно согласен. Она так же наивна, как ты.
«Как будто он ее знает», – подумал Инди, но спорить не стал, а вместо того глянул на стенные часы.
– Ладно, я собираюсь попрощаться с Милфордом. Ты уверен, что не хочешь составить мне компанию?
– Определенно, – рассмеялся Шеннон. – Он меня и не вспомнит.
– На самом деле тебя ждет сюрприз. Он может и вспомнить. Он вроде бы забывает лишь недавние события, а прошлое помнит блестяще.
– Предпочту поверить тебе на слово. – Шеннон проследовал за Инди до двери. – Значит, собираешься вернуться к четырем, так?
– Я же сказал, в четыре, – распахнув дверь, Инди обернулся. – С каких это пор ты так печешься о моем приходе и уходе?
– Эй, я только хотел с тобой распрощаться перед уходом в клуб, вот и все, – вскинул руки Шеннон.
– Знаешь что – если я тебя не застану, то зайду туда выпить.
– Просто возвращайся к четырем, лады?
* * *
Инди мягко ступал по толстому ковру вестибюля «Эмпайр-Клуба», где остановился Лиланд Милфорд. Стены были увешаны портретами в пышных золоченых рамах; некоторые изображения строго взирали на зрителя сквозь монокли. Вся тяжеловесная здешняя мебель была изготовлена исключительно из дуба. У сидевшего за стойкой худого, угловатого портье были тоненькие, будто нарисованные, усики. Когда Инди поинтересовался, как пройти в комнату Милфорда, тот разгладил усики кончиками пальцев и переспросил чванливым, как вся здешняя обстановка, голосом:
– Доктор Милфорд? А ему известно о вашем приходе?
– Да. Он меня ждет.
Выражение лица портье стало вопиюще-чопорным.
– Простите, сэр, он ушел. Мне кажется, он упомянул, что отправится к мадам Тюссо.
– В самом деле? – передразнивая его интонации, сказал Инди. – Пожалуй, тогда мне пора в путь-дорогу.
Инди развернулся и зашагал к ближайшей станции подземки. Десять минут спустя он нашел Милфорда в музее восковых фигур. Тот совершенно неподвижно стоял сбоку от Генриха VIII и его шестерых жен, держась за лацканы своего пальто и очень напоминая восковую фигуру, которую поставили не в то столетие.
– Точное воспроизведение, не правда ли? – сказал Инди.
Милфорд медленно обратил лицо к нему. Его блекло-голубые глазки уставились на Инди, а усы зашевелились.
– Да, но позволь мне показать тебе кое-что еще.
Направляясь вслед за престарелым профессором в другой зал, Инди лишь головой покачал. Ни намека на удивление его появлению здесь! «Скверный признак», – подумал Инди. Он-то думал, что сегодня Милфорд будет в норме. Вернувшись в свой кабинет пятницу утром, в день последнего экзамена, Инди застал там Милфорда. Тот пребывал в полнейшем замешательстве, твердил, что должен передать Инди нечто важное, а когда не вспомнил, что именно, то заявил, будто уже сказал это.
Они бессмысленно препирались пару минут, а потом Инди пора было отправляться на лекцию. Они быстро уговорились о совместном ленче в клубе; Инди надеялся что Милфорд вспомнит, что же столь важное хотел сказать. Разговор так подействовал Инди на нервы, что он забыл проверенные курсовые в кабинете и вынужден был возвращаться за ними.
– Погляди на Робеспьера и Марата, – подходя к восковым фигурам лидеров французской Революции, сказал Милфорд. – Вот этих двоих воспроизвели с особой точностью.
– Почему это?
– Потому что моделями мадам Тюссо послужили их собственные головы тотчас же после гильотины.
Инди поперхнулся.
– Вот так ловко! Пожалуй, их не пришлось просить посидеть смирно.
– Пожалуй, что нет, – рассмеялся Милфорд. – К счастью, их избавили от обозрения своих обезглавленных тел, так что в их выражении отсутствует примесь ужаса.
– В каком это смысле? Если кого-то лишили головы, то откуда ему знать, как выглядит тело?
– Ну, видишь ли, некогда существовала такая практика: палач хватал отрубленную голову сразу же после падения ножа гильотины и поворачивал ее лицом к телу. Поскольку в мозгу еще оставались кровь и кислород, считалось, что сознание сохраняется еще секунд тридцать.
– Это правда?
– Судя по описаниям выпучивающихся глаз и шевелящихся ртов, можно думать и так. Но может быть, это лишь бездумные конвульсии.
– Да, но все-таки сама мысль… – голос Инди упал до шепота и смолк.
– Да, просто занимательно, чего-чего только мы не делаем друг с другом, – немного помолчав, снова заговорил Милфорд. – Мы привыкли считать прошлое временами варварства, но погляди-ка на наш собственный век! Тысячи и тысячи человек пожертвовали собой в Великой войне. Симпатичные французские деревушки завалены трупами. Поля обильно политы кровью. Если хочешь знать мое мнение, никакая она не великая.
Они бродили по музею около часа. Инди даже не потрудился спросить, вспомнил ли Милфорд, что собирался сказать. Очевидно, сегодня не самый подходящий день для поверки краткосрочной памяти пожилого профессора. В конце концов, Инди удалось убедить Милфорда выпить с ним чаю в ресторанчике у музея. Когда они уселись, а официант принес чай и бисквиты, Инди заговорил о своей поездке в Шотландию. Объяснил, что поведет раскопки в отшельнической келье святого Ниниана, пещере, некогда использовавшейся ранними христианами для созерцательных размышлений, и ставшей, согласно мифу, последним приютом Мерлина. «Быть может, пещера является его эсплюмуаром», – добавил он в конце, пристально следя за выражением лица Милфорда при упоминании «эсплюмуара», но старик-профессор лишь поглаживал совершенно седые усы и хмуро глазел в окно. Инди даже обернулся посмотреть, что его там настолько заинтересовало, но профессор просто ушел в собственные мысли.
